Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
И, нажилив шею, обрушивает на головы слушателей ужасающий рев:
– ...мно-о-гая лета-а-а!
– Мно-гая лета-а!
– разноголосо, со старческим подвыванием поют высшие симбирские чины.
– Ея Императорскому Величеству...
– хило затягивает где-то вдалеке протоиерей.
– ...Благочестивейшей Государыне Императрице Марии Федоровне...
– рыкает диакон.
И распахнув неправдоподобную свою кашалотскую пасть, бьет кувалдой голоса по головам!
– ...мно-о-гая лета-а-а!
– Мно-гая лета-а!
–
– Детям их...
– дребезжит отец Миловидов.
– Де-тям и-их...
– играет раскатистыми грудными мехами диакон.
Кафедральный переходит на строчную, почти полуанафемскую скороговорку.
– Его Императорскому Высочеству Благоверному Государю Наследнику Цесаревичу Великому Князю Николай Алекса-андровичу...
– А также Великому Князю Георгию Александровичу...
– А также Великой Княжне Ксении Александровне...
– Великому Князю Михаилу Александровичу...
– Великой Княжне Ольге Александровне...
– Мно-о-гая лета-а-а!
– глушит диакон православный народ своим сатанинским басом.
Благодарственная служба «во избавление от супостаты» идет по всему Симбирску. Изо всех приходских и домашних церквей, изо всех монастырей и обителей доносятся многоголосые просьбы о продлении жизни многочисленных членов августейшей фамилии.
– Брату его Императорского Величества Благоверному Государю Великому Князю Владимиру Александровичу и супруге его Великой Княгине Марии Павловне Принцессе Мекленбург-Шверинской...
– Мно-гая лета-а!
– А также еще братьям Благоверным Государям Великим Князьям Алексею, Сергею и Павлу Александровичам...
– А также Сестре Его Императорского Величества Благоверной Государыне Марии Александровне, состоящей в супружестве с Его Королевским Высочеством Альфредом, Герцогом Эдинбургским...
– А также племянникам Благоверным Государям Великим Князьям Кириллу, Борису, Андрею и Елене Владимировичам...
– Мно-о-гая лета-а!
– И Великой Княгине Ольге Николаевне, состоящей в супружестве с Карлом-Фридрихом-Александром Королем Вюртембергским...
– И Ея Королевскому Величеству Государыне Ольге Константиновне, состоящей в супружестве с Его Королевским Величеством Георгом Первым Королем Гре-че-ским...
– Великому Князю Николаю Николаевичу Старшему и Великому Князю Николаю Николаевичу Младшему...
– Мно-гая лета-а!
– Детям ее Императорского Высочества Великой Княгини Марии Николаевны их Императорским Высочествам князьям Романовским Герцогам Лейхтенбергским Николаю, Георгию, Марии и Евгении Максимилиановичам...
– А также Князю Евгению Максимилиановичу, состоящему в супружестве с девицей Скобелевой графиней Богарнэ-э...
– Мно-о-гая лет-а-а!
Храм Петра и Павла, что в Подгорье, на Петропавловском спуске, ближе всех к Волге. Мимо него даже в праздники тянутся вверх с утра до ночи тяжело
Обратно, под спуск, порожние подводчики катят лихо, вольно, с ветром. Кое-кто уже успел дернуть в питейном полдиковинки, да еще для артели, которая внизу под амбарами дожидается, захватить четвертную посудину. Полозья трещат, передок вот-вот оторвется, сани бросает из стороны в сторону, и захмелевший возница, кроя лошаденок в бога, душу и святые хоругви, разбрасывая в обе стороны лед и снег, проносится мимо Петра и Павла, где никак не могут «дожать» до конца многолетие Российскому Императорскому Дому - уж больно много у царя родственников развелось по всему по белому свету.
А под горой, в самом конце спуска, заложив руки в белых перчатках за спину и слегка покачиваясь с каблуков на носки и обратно, уже стоит в шинели и при полной портупейной амуниции ихнее благородие, околоточный третьей части господин Минин. Махнув рукой, околоточный останавливает раскатившиеся сверху сани и хмельного ездока.
– Пач-чему производишь шум?
– спрашивает, нахмурившись, околоточный.
– Пач-чему производишь шум, когда поют многие лета государю императору? Во избавление от убиения.
– Где убили? Кого убили? Карау-ул!
– Дура! Чего орешь? Не убили, а могли убить.
– Ваше благородие, отец родной, ну какая наша жизнь? Сучья!.. Кнут да хомут, одна страдания... И вот мы пьем, гуляем! Прости за все...
– Бог простит, - крестится околоточный.
Ямщичок делает головой неопределенное движение в сторону полицейского чина, как бы говоря, что меньше всего опасений у него вызывает бог - он-то простит, а вот только бы ихнее благородие господин унтер не держал бы на него сердца.
– Кто таков?
– продолжает допрос околоточный.
– Почему едешь? Зачем раскатился на видном месте?
Подводчик пьяно моргает, чешет затылок, сдвигает шапку на лоб, прикладывает руки к груди.
– Виноват, ваше благородие, пристяжная понесла. Как рявкнул дьякон у Тихвинской, так и понесла под откос.
Ветер доносит сверху очередную густеющую ектенью:
– ...Его Императорскому Высочеству Фельдмаршалу Генерал-Фельдцехмейстеру Председателю Государственного Совета Великому Князю Михаилу Николаевичу...