Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– Что же, совсем не пахать и не сеять?
– Совсем - нельзя, голодень удавку набросит. Но и на большой приварок не надейся.
– Так какая в этом году весна ожидается?
– Видишь ли, барин...
– Вы меня, пожалуйста, барином не называйте. Я не барин.
– А кто же будешь? Из дьяконов?
– Учащийся.
– Ну, да... оно, конечно... Так вот, милый ты человек, ничего нам про нонешние погоды еще не известно... Вот пройдет Прокоп-перезимний, последние сани на гвоздь повесит, тогда на Евдокею-плющиху старцы и скажут, когда пахать,
– А что это такое - Евдокия-плющиха?
– Это, парень, заглавный день всей весне. С ее весь новый год, вся новолетия начинается... Будет, к примеру, Евдокея красна - придет и лето доброе и теплая весна... А не снарядит Авдотья на пироги - протягивай, хрестьянская душа, ноги.
Володя улыбнулся.
– А вы образно выражаетесь.
– Кого?
– Хорошо, говорю, рассказываете о весне. Складно и красиво.
– Это я от баушки от своей научился. Она у меня чистый соловей - на каждый день своя сказка. Как начнет кружева плесть - заслушаешься... Мы, бывалоча, весной лежим на печи, лучина горит, а баушка и сказывает нам... «И-и, говорит, детушки, придет скоро солнышко-вёдрышко, обогреет у землицы студену грудь - стосковалась землица-то под ледяным замком... Разгонит светло солнышко смурую силу, отомкнет ключи журчалые, отворит воды ясные да напоит широко поле и раздолен луг...» А около избы вьюга: у-у-у!.. А баушка и говорит: «Вы, говорит, чадунюшки, сильно-то не бойтесь, понапрасну злой метели не пужайтесь: как зима не злится, все равно весне покорится... Перезимний месяц март-протальник меньшой брат февралю-бокогрею, а Евдокее-плющихе - родной крестный. Вот ужо налютуется зима-прибериха, сойдут снега, подымут хлеба озимые головушки, испеку я вам, ребятки, по калачу да по сдобному жаворонку с конопляным семечком...»
«Какой доверчивый человек, - думал Володя, глядя на расплывшегося в широкой и доброй улыбке синеглазого молодого крестьянина.
– Первый раз видит меня, а разговаривает, как со старым знакомым...»
– Вы из каких мест будете?
– спросил Володя.
– Мы с-под Ардатова...
– А зовут как вас?
– Зовут Парамоша...
Володя с трудом сдержал улыбку.
– А по отчеству?
– По отечеству буду Лукич.
– Спасибо вам, Парамон Лукич, за хороший разговор. И бабушка ваша мне очень понравилась. Жива она еще?
– Конечно, жива, - чего ей исделается. Всего-то девяносто первый годок с Покрова пошел...
– А вы шутник, Парамоша!
– Это как водится...
– Ну, прощайте.
Володя протянул крестьянину руку. Парамон Лукич взял ее осторожно, с непривычки неловко - одними пальцами.
– Смелее, смелее!
– засмеялся Володя и крепко пожал широкую, заскорузлую руку.
Парамон заулыбался, затеплился синими глазами, ответил на пожатие руки.
– Спасибо и тебе, барин, за доброе слово, за обхождение...
– Я же просил вас не называть меня барином!
– вспыхнул Володя.
– Извиняйте, конечно, ежели по глупости чего не так сказал...
Крестьянин неожиданно снял шапку и поклонился Володе.
– Сейчас же
Парамон нахлобучил колпак, растерянно заморгал.
– Почему вы так плохо думаете о себе? Вы же умный, наблюдательный человек!.. И зачем вам понадобилось кланяться? Что я - исправник, пристав, губернатор? А потом - вы же свободный человек и вообще никому кланяться не обязаны! Ведь теперь воля!
Синеглазый крестьянин внимательно посмотрел на Володю, вздохнул.
– Воля-то она, милый человек, воля, да с непривычки не всегда знаешь, как и ступить...
– Прощайте!
И, резко повернувшись, Володя быстро зашагал от реки.
2
– Александр Ильич, это третья наша с вами встреча, не так ли?
– Совершенно справедливо, господин ротмистр.
– У нас с вами друг от друга секретов нет, а?
– Какие уж там секреты.
– Поэтому о своем участии в деле нужно рассказывать обстоятельно и подробно...
– Я уже рассказал решительно все. Мне совершенно нечего добавить.
– Я перебью, ротмистр... Мы располагаем сведениями, Ульянов, что вы были одним из наиболее активных организаторов замысла на жизнь государя. Вы подтверждаете это?
– Нет, господин прокурор, не подтверждаю. Я вообще не был организатором замысла на жизнь государя императора.
– Ну не организатором - как бы это найти нужное слово... Инициатором, да?
– Инициатором тоже.
– Не хотите ли вы сказать, что ваша роль в деле сводилась только к интеллектуальному участию?
– Приблизительно так и было.
– Но вы же организовали вступление в заговор нескольких лиц, которые обвиняются сейчас по одному с вами делу.
– Я всего лишь несколько раз беседовал с некоторыми из обвиняемых.
– О чем?
– О многом... О ненормальностях существующего строя, например.
– Еще о чем?
– О тех путях, которыми этот строй должен быть исправлен.
– Какие же это пути?
– Пропаганда. Просветительская деятельность. Культурная работа.
– Пропаганда чего?
– Экономических идеалов.
– Господин прокурор, теперь я вас перебью... Александр Ильич, вот вы говорите: экономические идеалы, просветительская деятельность, культурная работа... А бомбы? Отравленные пули?
– Террор необходим, чтобы вынудить правительство к уступкам.
– К уступкам? В чью же пользу?
– В пользу наиболее ясно выраженных требований общества.
– Общество может требовать все, что угодно, стремиться к любым идеалам, но зачем же царя убивать? У него ведь семья, дети...
– Экономические идеалы, господин ротмистр, доступны только зрелому обществу. А эта зрелость достигается политическими свободами. В России же эти свободы отсутствуют полностью.
– Позвольте, но...
– Только при известном минимуме политических свобод целесообразна и продуктивна пропаганда экономических идеалов. Пока их нет - одни лишь бомбы и пули могут заставить правительство дать обществу эти свободы.