Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– Прости, мамочка, прости меня, прости, моя милая, хорошая, - рыдал Саша, - я причинил тебе столько боли, столько страданий, прости меня, прости...
– Сашенька, Сашенька, мальчик мой, ну что же ты наделал с собой, ну почему же все так получилось, почему столько несчастий обрушилось сразу на наш дом, на нашу семью?..
– Мамочка, милая, я не хотел огорчать тебя, - плакал Саша, - я не хотел быть причиной твоих несчастий, но я не мог поступить иначе, понимаешь - не мог...
– Я не верила, Саша, не верила, что ты можешь
– Мамочка, ты должна понять... Есть долг перед родиной, перед обществом, перед будущим...
– Сашенька, милый, я понимаю, но ведь есть же семья, дом, младшие братья и сестры, а папы нет уже с нами, я так надеялась на тебя, на твою помощь, и вдруг это известие...
– Мамочка, милая, моя вина перед вами неискупима, но я не мог не бороться за то, за что боролись мои товарищи рядом со мной...
– Сашенька, милый, но ведь средства этой борьбы так ужасны...
– Что же делать, если других нет...
– Господа, господа, - кашлянул тюремный чин, - вы нарушаете...
– Что же мы нарушаем?
– подняла мокрое, заплаканное лицо Мария Александровна.
– На подобные темы разговаривать запрещается. В случае повторения я вынужден буду прервать свидание.
– О чем же мы можем говорить?
– с горечью спросила Мария Александровна.
– О семье, о домашних делах, например. Это можете, сколько угодно. Сколько душа пожелает.
– Мамочка, как Володя, как Митя?
– не поднимая головы, спросил Саша, вытирая рукой слезы со щек.
– Все хорошо, Сашенька, все в порядке...
– Как их занятия? На них повлияло, конечно... Я понимаю...
– Митя хандрит, как всегда, а Володя идет хорошо - сплошные пятерки...
– Он молодец. Очень хорошие данные. Но слишком эмоционален, вспыльчив... Это будет мешать в серьезных занятиях...
– Я думаю, что он выправится...
– А Оля, Маняша?
– Оля переживает, Маняша слишком мала...
– Мама, ты видела Аню? Почему ее до сих пор не освободили? Она же совершенно ни в чем не виновата, ни в чем не замешана...
– Господа, господа...
– Ее скоро должны выпустить, Сашенька. Я писала на высочайшее имя...
– Господа, господа...
– Какой смысл держать в тюрьме невинного человека? Это же нелогично, противоестественно...
– Господа, я делаю вам предупреждение...
– Аня передавала тебе привет. У нее все в порядке. Чувствует она себя хорошо...
– Господа, второе предупреждение...
– Мамочка, когда увидишь Аню, скажи, что я виноват перед ней, но тогда я ничего уже не мог изменить...
– Третье предупреждение...
– Передам, Сашенька, обязательно передам...
– Господа, свидание окончено!
– Прости меня, мамочка, прости...
– Конвой! Сорок седьмого назад в камеру!
– Мужайся, сынок, я хлопочу за тебя, будь сильным, мужайся...
– Госпожа Ульянова, пожалуйте
– Спасибо, мамочка, спасибо, милая, родная...
– Конвой!.. Вы что там, спите?
– Держись, Сашенька, я все время думаю о тебе. Я с тобой. Мы все с тобой...
2
Железная дверь камеры, лязгнув, захлопнулась за спи-пой. Поворот ключа. Шаги по коридору. Гулкие, стихающие. Звук еще одной, далекой двери. И все. Тишина...
Опять тишина.
Снова тишина.
Еще раз тишина.
В сто-ты-сяч-ный раз тишина-а-а-а!..
Он сдавил уши руками, закрыл глаза. Замер. Напрягся. Затаил дыхание.
Отнял руки...
Немой грохот ударил по перепонкам. Беззвучный обвал скатился в отдалении и погас. Тишина. Мертвая тишина. Пустыня звука.
Спазма сдавила дыхание. Перехватило горло. Стыло заныли виски. Не открывая глаз, усталой ощупью нашел стол, сиденье, опустился, прислонил затылок к холодному камню стены.
Мама...
Боже, что сделалось с ней с тех пор, когда он видел ее последний раз! Как она постарела! И все это из-за него. Сначала смерть папы, теперь его арест, суд... А что будет, если вынесут тот приговор, который ему грозит? Выдержит ли она? И что станет с младшими, если случится что-нибудь с ней самой? Опека? Приют? Сиротский дом?.. И это после того, как всего каких-то полтора года назад вся губерния завидовала счастью и благополучию их семьи... Отец - уважаемый человек в округе, один из лучших педагогов Поволжья. Мать - прекрасная хозяйка, душа семьи, музыкантша, умница. Сын в Петербурге выходит на профессора.
А теперь?
Он открыл глаза. Сводчатый каменный потолок угрюмо нависал над головой. Толстые прутья двойной решетки перечеркивали свет в окне. Стены сдвигались, душили, сдавливали.
Что же будет, что будет?..
Допросы окончены. Вот уже десять дней его никуда не выводят из камеры, сегодня - одиннадцатый. Десять дней уже ничего не было, кроме свидания с мамой. Значит, скоро суд. Суд - и конец...
Какое сегодня число?.. Вчера был его день рождения. Значит, сегодня - 1 апреля. Сколько осталось жить? Месяц? Два?.. А может быть, все-таки дадут каторгу?
Сегодня первое апреля.
Значит, исполнился ровно месяц, как он в тюрьме: арест произошел 1 марта. Только месяц...
Каков же итог? Пожалуй, программа, намеченная после первого допроса, выполнена. Линия выдержана твердо. Он не увеличил вины ни одного из участников дела. Наоборот, всеми силами старался выгородить Ананьину, Новорусского и Шмидову. Приговор покажет, насколько удалось это сделать.
Но что самое главное - удалось включить в протоколы допроса политическое кредо фракции. Теперь на суде, если их снова попытаются представить перед обществом как группу экзальтированных террористов, он в любую минуту может потребовать прочитать страницы дела, на которых изложены их общественные взгляды.