Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

Осипов Валерий Дмитриевич

Программу партии теперь из дела не выкинешь! Ее будут переписывать всякие писари, секретари, столоначальники. Она останется! И когда-нибудь, в будущем, люди узнают...

Дверь загремела, лязгнул засов. Вошел дежурный офицер, за ним - надзиратель и двое солдат с примкнутыми штыками.

– Встать, - протяжно и словно бы нехотя сказал офицер и сонно посмотрел на Сашу.
– Для вручения обвинительного заключения вам надлежит следовать за мной.

Один солдат встал впереди, второй - сзади. Офицер одним глазом оглядел Сашу, поправил

воротник его арестантского халата, повернулся к надзирателю.

– Дайте ему гребенку, пусть причешется.

Саша провел несколько раз гребенкой по коротким волосам, вернул ее надзирателю.

– На выход, - скомандовал офицер все тем же ленивым и вялым голосом.

На этот раз пошли совсем не в ту сторону, куда обычно водили на допросы. Несколько раз надзиратель, гремя огромной связкой ключей, открывал и закрывал массивные двери. Солдаты и офицер, пока тюремщик возился с замками, со скучающим, безразличным видом стояли рядом. «И как ему только удается так быстро находить нужные ключи?
– думал Саша, наблюдая за ловкими движениями надзирателя.
– Ведь это тоже призвание нужно иметь, чтобы добровольно заточить себя на много лет в этот мрачный могильник. Впрочем, сюда, в главную тюрьму России, по всей вероятности, подбирают особых людей, «специалистов». Сюда просто так не попадешь».

Вошли в низкое темное помещение. Солдаты, сделав полуоборот, отошли в сторону. Из-за длинного стола, покрытого зеленой в чернильных пятнах скатертью, поднялось несколько человек: ротмистр Лютов, Котляревский, комендант крепости Ганецкий и еще двое незнакомых в черно-зеленых вицмундирах чиновников Правительствующего Сената. Один из незнакомцев, по виду самый моложавый, с глубокой вертикальной складкой между бровями и пристальным взглядом решительных, очевидно, не знающих колебаний глаз взял со стола гербовую бумагу с двуглавым орлом наверху, внимательно посмотрел на Сашу.

– Ваша фамилия?

– Ульянов.

– Имя?

– Александр.

– Отчество?

– Ильич.

– Год рождения?

– 1866-й.

– Место рождения?

– Нижний Новгород.

– Имеете претензии по содержанию в подследственный период?

– Нет, не имею.

– Хотели бы что-либо добавить к материалам следствия?

– Нет.

– Чувствуете себя в настоящий момент физически здоровым? Жалоб нет?

– Жалоб нет.

Моложавый чиновник выгнул плечи, чуть запрокинул назад голову.

– Согласно Высочайшему Повелению, - громко начал он, вкладывая в свои слова особо торжественный смысл, - последовавшему двадцать восьмого марта сего года, а также на основании второго пункта тысяча тридцатой статьи устава уголовного судопроизводства издания 1883 года, сын действительного статского советника Ульянов Александр Ильич предается суду Особого Присутствия Правительствующего Сената с участием сословных представителей.

Чиновник вложил гербовую бумагу в лежавшую на столе коленкоровую папку, взял папку

в руки.

– Подсудимый Ульянов, в ходе предварительного следствия вы отказались от предоставляемых вам законом услуг профессиональной защиты. В связи с этим первоприсутствующий по вашему делу сенатор Дейер предложил мне, обер-прокурору сената Неклюдову, в присутствии лиц, для этой цели им уполномоченных, вручить вам все материалы вашего дела, а также обвинительное заключение по делу, составленное на основании документов следствия и дознания... В процессе судебного разбирательства с разрешения господина первоприсутствующего вам предоставляется право на самостоятельную защиту.

Он протянул папку.

Саша молча взял дело.

Ротмистр Лютов, Котляревский, комендант и второй чиновник опустились на стулья. Неклюдов вышел из-за стола, вплотную подошел к Саше.

– В свое время, - медленно заговорил он, - я был учеником вашего отца. Весьма сожалею, что довелось встретиться с сыном Ильи Николаевича при столь прискорбных обстоятельствах. Папенька ваш был образцом выполнения долга перед обществом и отечеством. Видимо, пример его не пошел вам на пользу.

Глаза у обер-прокурора были жесткие, непроницаемые, напористые. «Моралист, - подумал Саша, - праведник в вицмундире».

Неожиданно странное, незнакомое чувство бешено полыхнуло в нем, и он с радостным облегчением ощутил, как распрямляется внутри пружина, сдерживаемая до сих пор с таким трудом.

– Здесь не место для разговоров о пользе отечеству, - зло сказал Саша и посмотрел на Неклюдова с такой ненавистью, что у того невольно прищурились глаза.
– Потрудитесь выполнять свои обязанности без нравоучений.

Обер-прокурор не отводил взгляда. В зрачках его загорались зеленые огоньки гончей, почуявшей долгий и в общем-то не трудный, но сладостный гон уже подраненной дичи.

– Ах, вот вы какой!
– задумчиво проговорил Неклюдов и смерил Сашу с ног до головы своими внезапно побелевшими глазами.
– Ну что ж, я рад, что предварительная характеристика, данная вам людьми, знающими вас лучше, чем я, подтверждается. Очень рад.

Он вернулся на свое место, кивнул дежурному офицеру. Тот сделал знак солдатам, и они с быстротой давно привыкшего к своим обязанностям механизма почти одновременно встали около Саши - один сзади, другой спереди.

– На выход, - ленивым и безразличным голосом скомандовал офицер.

Уходя, Саша успел поймать взглядом лицо ротмистра Лютова. Ротмистр неодобрительно покачивал головой, явно порицая легкомысленную выходку подсудимого Ульянова в адрес обер-прокурора Неклюдова,

3

Вернувшись в камеру, Саша отодвинул в сторону оловянную миску с остывшей едой и жадно раскрыл первую страницу дела. Ему не терпелось поскорее узнать, какие же материалы, кроме показаний Канчера и Горкуна, легли в основу обвинительного заключения.