Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– Объективными доказательствами этой принадлежности являются личное признание подсудимого, а равно и то обстоятельство, что дважды - 28 февраля и 1 марта - в квартире Пилсудского подсудимый Ульянов производил набор программы фракции, которая, судя по словам самого же Ульянова, должна была служить оправданием как создания террористической фракции, так и самой идеи цареубийства...
Неклюдов снова сделал паузу, обвел судей, публику и подсудимых напряженным взглядом своих неподвижных глаз (Саша заметил, что глаза у прокурора почему-то перестали самостоятельно двигаться, они поворачивались из стороны в сторону теперь только вместе с головой) и жадно глотнул воздух, будто, произнося обвинительную речь против подсудимого Ульянова, он преодолевал какое-то сложное препятствие.
«Все-таки он должен испытывать какое-то неудобство из-за того, что обвиняет сейчас сына человека, у которого когда-то учился, - подумал
– Этим неудобством, пожалуй, и объясняется его волнение. Из-за этого неудобства он будет говорить обо мне еще более ожесточенно и беспощадно, чем о других подсудимых... А все будут думать, что это месть за мою реплику. На самом деле господин обер-прокурор просто боится самого себя, своей собственной совести, вернее, последних ее остатков, которые, очевидно, все-таки беспокоят еще иногда это осатаневшее от безнаказанной власти над многими человеческими жизнями существо».
– Само участие подсудимого Ульянова в преступном замысле против священной особы государя императора может быть сведено к трем главным пунктам... Во-первых, в содействии другим злоумышленникам в деле приобретения средств для выделки снарядов...
«Все-таки следствие шло по абсолютно неправильному пути, - думал, слушая прокурора, сенатор Дейер.
– Царю втемяшилось в голову, что главная часть заговорщиков осталась на свободе, что арестованы только мальчишки, непосредственные исполнители. Но это же действительно мальчишки, за ними на самом деле никто не стоит. Никакого тайного Исполнительного комитета, который остался на свободе после казни Желябова, в данном случае и в помине нет... Ведь если бы он был, если бы царю угрожала реальная опасность, если бы эти сидящие на скамье подсудимых юнцы действительно знали о существовании еще каких-то готовых к действиям террористов, то неужели же такой неврастенический тип, изломанный жалостью и одновременно презрением к самому себе, как этот Канчер, или такая тупая балда, как этот неотесанный Горкун, или такой истерический недоросль, как Волохов, которые оговорили на предварительном следствии буквально все и вся, вплоть до родных матерей и отцов, - неужели вот эта самая троица фактически уже раздавленных собственной низостью юнцов могла бы скрывать еще что-либо именно сейчас, когда петля палача уже реально нависла над ними, знай они на самом деле о каких-то там оставшихся на свободе террористах, готовых повторить покушение... Если бы эти террористы существовали, Канчер и компания давно бы выдали их. И если Канчер, Горкун и Волохов молчат, если не вымаливают себе пощады никакими новыми разоблачениями, значит, никаких неизвестных участников заговора не существует, значит, следствие ошибалось... Но, естественно, теперь уже поздно думать об этом. Дело пущено по накатанным рельсам, участь основных участников предрешена самим царем, который тем не менее продолжает отсиживаться в Гатчине, хотя всем давно уже ясно, что ему ничто не угрожает. Позорная смерть отца давит на Александра Александровича, страх у божьего помазанника все еще преобладает над достоинством...»
А голос прокурора, сбивчивый и неровный вначале, окреп, выровнялся, отлился металлом выверенных интонаций.
– ...Во-вторых, участие подсудимого Ульянова в заговоре на жизнь государя характеризуется тем, что он изготовил материалы для металлических снарядов...
Мария Александровна не слушала прокурора. Первые десять минут обвинительной речи она, стараясь не встречаться глазами с Сашей, пристально смотрела на сына, пытаясь понять его состояние, угадать мысли, определить настроение, но потом взгляд ее увлажнился, предметы и лица потеряли привычные очертания, все расплылось, стало зыбким, туманным, неустойчивым.
«Что же будет? Что будет?
– думала Мария Александровна и среди всех предполагаемых исходов не находила ни одного, в котором не было бы ощущения огромного, теперь уже ставшего почти привычным страдания и горьких мыслей о невеселом, безрадостном будущем всей семьи.
– Если присудят заключение в крепости, нужно будет продать дом и переехать сюда, в Петербург, чтобы ходить на свидания, носить передачи... Если дадут каторгу, Володе и Оле придется жить отдельно, а ей самой с младшими ехать за Сашей в Сибирь. А если...»
Но это последнее и самое ужасное было невозможно произнести даже про себя, беззвучные слезы застилали взор, и она еще ниже опускала голову и старалась не сделать ни одного движения, которое бы выдало ее состояние, и долго ждала, пока слезы прекратятся сами по себе.
– ...Подсудимый Ульянов присутствовал на общей сходке членов террористической фракции 25 февраля сего года на квартире подсудимого Канчера, на которой было принято окончательное решение о сроках покушения... Подсудимый Ульянов содействовал побегу за границу одного из важнейших участников заговора Ореста Говорухина, снабдив
Неклюдов потянулся за стаканом, отпил воды - кадык его вздрогнул и несколько раз пробежал по шее вверх и вниз.
– ...Скажу более: Ульянов был не только необходимым пособником, не только физическим участником, но и участником интеллектуальным - одним из главных зачинщиков злоумышления. Правильность этого вывода доказывается участием Ульянова в сходке по поводу беспорядков на Волковом кладбище 17 ноября прошлого, 1886 года - той самой сходке, господа судьи, от которой и пошла угроза террористическим актом. Эта угроза заключалась - и я обращаю на это особое внимание - в написанной лично подсудимым Ульяновым листовке-воззвании, носившей название «17 ноября в Петербурге»... От возникновения угрозы на жизнь государя следует приготовление к покушению и наконец выход с бомбами на Невский проспект для приведения задуманной угрозы в исполнение... Явившись на первую террористическую сходку, Ульянов приходит и на последнее сборище террористов, принимая, таким образом, участие в заговоре на всех его стадиях - от зарождения до исполнения. И если вы припомните, господа судьи, что к моменту последнего собрания членов террористической фракции в Петербурге не было уже ни Шевырева, ни Говорухина, то невольно приходишь к заключению, что в последние дни перед покушением подсудимый Ульянов заменил этих двух отсутствующих зачинщиков - руководителей заговора и фактически единолично встал во главе замысла на жизнь государя императора...
Еще одна пауза - рассчитанная, выверенная, эффектная. Чтобы публика снова могла оценить неопровержимую логику обвинения, а заодно и полюбоваться на широкое движение прокурорской руки в сторону огромного портрета его величества Александра III Александровича.
– ...Активное интеллектуальное участие подсудимого Ульянова в заговоре подтверждается и тем фактом, что на уже упомянутом мною последнем сборище террористов он, Ульянов, читал программу фракции с глазу на глаз руководителю боевой группы подсудимому Осипанову, хотя таковое чтение, казалось бы, и не было вызвано прямой необходимостью. Это говорит о том, господа судьи, что подсудимый Ульянов старался всеми силами укрепить в террористах готовность убить царя, употребляя даже такие дополнительные средства воздействия, как непосредственное внушение с глазу на глаз...
«Дурак, - подумал Саша, - из самых ничтожных мелочей он пытается сделать какие-то значительные выводы. Всему придает особый, роковой смысл. Неужели судьи поддадутся на эту словесную шелуху, на эти пустопорожние фразы? Впрочем, теперь уже все равно. Приговор, очевидно, давно уже продиктован лично царем, и сенатор Дейер, естественно, не рискнет изменить в нем даже запятой... Жалко маму, ей приходится выслушивать велеречивые упражнения этого павлина в обер-прокурорском мундире».
– ...Заканчивая обвинение подсудимого Ульянова, - Неклюдов картинно заложил руки за спину и качнулся с носков на пятки и обратно, - я хотел бы обратить внимание и на тот факт, что в руках Ульянова находилась часть кассы злоумышленников, которые получали средства на свои преступные расходы всегда только от Шевырева или только от Ульянова. Я бы мог напомнить также, что Ульянов явился одним из главных авторов террористической программы, что его террористическая пропаганда ускорила решимость вступить в заговор других участников, что сам подсудимый Ульянов признал на следствии, что он вложил в замысел лишить жизни священную особу государя императора все свои силы и всю свою душу! Но довольно и того, что уже сказано... Господа судьи! Господа сословные представители! На основании всего вышеизложенного, исходя из статей 1032 и 1061 (части первая и третья) уголовного судопроизводства, а также статей 17, 18, 241 и 243 Уложения о наказаниях, я требую у Особого Присутствия Правительствующего Сената приговорить подсудимого Ульянова Александра, двадцати одного года, уроженца Нижнего Новгорода, сына действительного статского советника, предварительно лишив его всех прав состояния...
Неклюдов приподнял от бумаг белое восковое лицо, затаенно сверкнул глазами:
– ...к смертной казни через повешение!
Саша вздрогнул, почувствовав легкий озноб на спине, между лопатками. Он хотел было посмотреть на маму, но что-то помешало ему сделать это - какая-то странная, незнакомая до сих пор скованность плеч, подбородка и шеи.
Он все-таки посмотрел на маму. Черная наколка на низко опущенной маминой голове клонилась все ниже и ниже. Песковский, придвинувшись вплотную к Марии Александровне, что-то быстро говорил ей.