Рэкетир
Шрифт:
Потом они напоминают мне, что у нас еще есть дела. Надо принять много решений. Мы возвращаемся в мотель, в соседний с моим номер, где одна из двух кроватей завалена папками и бумагами. К нам присоединяется Хичкок. Нас теперь четверо, и мы добросовестно сотрудничаем, несмотря на мой скепсис. Я твержу себе, что эти люди отныне на моей стороне, а правительство — мой защитник и друг, но полностью принять этого не в силах. Возможно, со временем они добьются моего доверия, хотя сомневаюсь. Не могу забыть обещание правительственных агентов спасти меня от суда.
Новое имя уже прилипло ко мне,
— Макс, утром мы уезжаем, — сообщает Хански. — Надо решить куда. Это зависит то того, как ты хочешь изменить внешность. Ты ясно сказал, что желаешь ее изменить, а это задачка не из легких.
— Намекаешь на мои показания? — спрашиваю я.
— Да. Процесс Рукера может начаться через полгода, а то и через год.
— Не исключено, что он признает свою вину и избежит процесса.
— Возможно. Но будем исходить из того, что этого не произойдет. Значит, суд. Если тебе сделать операцию сейчас, то, давая показания, ты засветишь свое новое лицо. Безопаснее пойти на это уже после суда.
— А как с безопасностью в предстоящие шесть месяцев? Мы же знаем, что банда Рукера станет меня искать. Они уже думают, как до меня добраться, и знают, что нельзя терять времени. Грохнуть меня до суда, значит, избавиться от основного свидетеля. Предстоящие полгода — самые опасные, поэтому я хочу оперироваться сейчас, немедленно.
— Ладно. А суд?
— Брось, Крис, ты же знаешь, что есть способы меня спрятать. Я могу давать показания из-за ширмы. Такое бывало. Ты что, не смотришь телевизор и кино?
Со мной не полностью согласны, но настроение у всех вполне серьезное. Как ни страшна мысль о том, чтобы дать изобличающие Куинна Рукера показания, меня можно будет защитить.
— Был такой опыт в прошлом году, — признает Хичкок. — Большой процесс наркодилеров в Нью-Джерси. Осведомитель совершенно не походил на себя прежнего, и мы закрыли свидетельскую трибуну так, чтобы его могли видеть только судья и присяжные. Голос тоже изменили, так что обвиняемые понятия не имели, кто такой свидетель и как он выглядит.
— Они и так знают, кто я такой. Просто не хочу, чтобы они меня видели.
— Ладно, — говорит Хански, — тебе решать.
— Считайте, что я решил.
Хански достает телефон и идет к двери.
— Мне надо сделать несколько звонков.
После его ухода Серхофф говорит:
— Пока он занят, обсудим место назначения. Скажи, куда поедешь, Макс, чтобы мы занялись жильем.
— Флорида, — ответил я. — Всю жизнь я провел на холмах и в горах. Теперь тянет сменить обстановку и пейзаж, хочется пляжей и океанских видов, теплого климата. — Я выпаливаю это, словно часами обдумывал ответ, — а так оно, собственно, и есть. — Но не юг Флориды, там жарковато. Возможно, Пенсакола или Джексонвилл — севернее климат помягче.
Маршалы, выслушав мой заказ, начинают усиленно соображать. Серхофф тычет в клавиши на своем компьютере, подыскивая мне новое место под солнцем. Я разваливаюсь в кресле, закинув босые ноги на кровать, и наслаждаюсь обстановкой. Сейчас четыре часа дня. Во Фростбурге разгар воскресенья — худшее время. Как большинство заключенных, я по воскресеньям не работал и часто маялся от скуки. Приходилось играть в баскетбол и подолгу ходить по беговой дорожке, лишь бы хоть чем-то себя занять. Свидания были позади, те, кого посетили родственники, находились в подавленном состоянии. Начиналась новая неделя — в точности такая, как предыдущая.
Тюремная жизнь уже меркнет в памяти, пусть и медленно. Знаю, совсем ее забыть не получится, но пора от нее избавляться. Малкольм Баннистер по-прежнему мотает где-то срок, но Макс Болдуин — свободный человек, ему есть куда податься и на что посмотреть.
С наступлением темноты мы едем в Моргантаун в поисках мясного ресторана. По пути мы проезжаем стриптиз-клуб. Я молчу, как ни велик соблазн. Я пять лет не видел голую женщину, разве что во сне. Но не уверен, стоит ли мне таращиться со скамейки на стайку стриптизерш. Мы находим рекомендованный нам ресторан и садимся за столик: теплая компания трех старых приятелей, пришедшая поужинать. Хански, Серхофф и я заказываем самые большие порции филея, какие только есть в меню; я смываю еду внутрь тремя кружками пива. Они ограничиваются чаем со льдом, но я вижу, что они мне завидуют. Мы возвращаемся к десяти, но я не могу заснуть и целый час смотрю телевизор — во Фростбурге я мало этим занимался.
В полночь я беру оставленный мне Хански экземпляр обвинительного заключения и читаю с утроенным вниманием. Там нет упоминаний ни баллистической экспертизы, ни свидетелей. Подробно рассказывается о месте преступления, о пулевых ранениях, причинах смерти, ожогах на теле Наоми Клэри, пустом сейфе, но об уликах ни слова. Пока все, что у них есть, — это признание самого Куинна. Да, еще подозрения о происхождении найденной у него наличности. Обвинительное заключение всегда может быть исправлено обвинением, и в данном случае над этим придется попотеть. Пока это плод спешки, предназначенный для успокоения обеспокоенных.
Я не увлекаюсь критикой, документ великолепный.
Глава 19
Для Стэнли Мамфри, федерального прокурора Южного дистрикта, это будет самым ответственным моментом в его короткой карьере обвинителя. Пробыв на этой должности по назначению президента два года, он находил ее скучной, хотя она отлично смотрелась в послужном списке, и томился. Но только до тех пор, пока не убили судью Фосетта и миссис Клэри. Карьера Стэнли тут же обрела новый смысл. Ему было доверено самое горячее дело в стране, и он, как любой федеральный прокурор на его месте, собирался использовать его максимальным образом.
Сходка именовалась пресс-конференцией, хотя отвечать на вопросы никто не собирался. Это было шоу — не больше и не меньше. Тщательно отрепетированное мероприятие с целью: 1) удовлетворить самомнения и 2) сообщить публике и, главное, потенциальным присяжным, что федералы схватили подозреваемого по имени Куинн Эл Рукер.
К девяти утра подиум уже был утыкан портативными микрофонами с разноцветными бирками телевизионных и радиовещательных станций. В зале суда яблоку негде было упасть от репортеров. Мужчины с громоздкими камерами наступали друг другу на ноги в поисках выгодной позиции, с них не спускали глаз судебные приставы.