Реки не умирают. Возраст земли

Бурлак Борис Сергеевич

— Постой, дай отдышаться, — сказала Клара уже около больницы. — На тебе лица нет.

Мимо пронеслась «Волга» управляющего строительным трестом. Позади шофера сидел Дробот, мрачный, расстроенный. Он и внимания не обратил на них.

— Сам отец приезжал к Виктору, — сказала Саша.

— Ну и что?

— Нет, ты не знаешь Петра Ефимовича. Если уж он бросил все дела и примчался в больницу, значит...

— Хватит тебе.

В маленькой приемной их остановила медсестра.

— А вы куда, девушки? — властно спросила она, загородив им дорогу в больничный коридор.

— У вас лежит Виктор Дробот, мы к нему, — объяснила Саша.

— Нельзя.

— Тетя,

милая, пожалуйста, хотя бы на минуточку.

— Нельзя. Кто вы будете?

И Саша уцепилась за соломинку: она сказала, что ее фамилия — Каменицкая, что она внучка геолога Леонтия Ивановича Каменицкого, почетного гражданина города.

— Тут у всех права одинаковые.

— Боже мой, что же делать?.. — простонала Саша и оглянулась.

В дверях стоял тучный мужчина средних лет, в халате нараспашку. Он явно прислушивался к ее разговору с медсестрой. Саша умоляюще посмотрела на него, поняв, что это какой-то медицинский начальник.

— Помогите мне, пожалуйста.

— Вам уже ответили, что сейчас нельзя.

— Я не уйду отсюда, не уйду!..

— Кем вы доводитесь молодому человеку? — не повышая тона, спросил главный хирург.

Саша вскинула голову.

— Я невеста его, — сказала она твердо, клятвенно.

Тогда врач кивнул медсестре, и та подала Саше халат, новый, ослепительно белый, как платье подвенечное.

9

Жизнь Метелева делилась на две равные части: одна принадлежала Уралу, другая была связана с Москвой. Он уехал в Москву с поста секретаря обкома. Работал в Совмине, в наркомате, в Госплане. До войны хотел всецело посвятить себя геологической разведке, но лишь на обратном склоне лет, отдав лучшие годы делам организаторским, что не поддаются никакому счету, он снова вернулся на геологическую службу. Друзья его по институту давно прославились крупными открытиями, иные, вроде Голосова, защитили докторские диссертации; а ему было не до открытий, не до ученых степеней и званий. Кто-то должен заниматься и негромким делом, обеспечивая успех тех же разведчиков. Правда, теперь он руководил одним из главков, но все-таки продолжал по-хорошему завидовать геологам с переднего края — из Тюмени или с Урала, из Норильска или с Дальнего Востока...

Умелый машинист исподволь притормаживал скорый московский поезд, который, разогнавшись, лихо подкатывал к знакомому городу, где жил до войны Прокофий Нилыч Метелев. Он не отходил от окна, стараясь еще издали увидеть дочь, но первым, кого заметил на перроне, был Георгий Каменицкий. Только когда поезд уже остановился, Прокофий Нилыч увидел, наконец, и Павлу.

Он не спеша, с привычным достоинством вышел из вагона, поставил чемодан на асфальт и, щурясь от степного подплавленного солнца, обратился к ним обоим.

— Так здравствуйте, ребята.

Павла порывисто обняла отца. Он потрепал ее за плечи, как маленькую, весело заглянул в ее темные влажные глаза. Георгий стоял рядом. Без того всегда моложавый, Прокофий Нилыч, казалось, помолодел еще больше. Одет, что называется, с иголочки, и ни за что не подумаешь, что ему за шестьдесят. Наполовину седые виски придавали его лицу выражение второй, благородной молодости.

Метелев сам обнял Каменицкого, дружески похлопал ладонью по спине и отпустил.

— Акклиматизировался, чертяка?

— Вполне.

— Не скучаешь по Кубе?

— Скучать некогда, а во сне вижу.

Павла сбоку, искоса посмотрела на Георгия:

странно, что он до сих пор ничего не расскажет ей о своей командировке за океан.

— Поедем ко мне, — предложил Георгий. — У меня такие хоромы пустуют.

— К тебе так к тебе, — согласился Прокофий Нилыч. — Я всего на два-три дня.

Метелев узнавал бывший губернский город по каждой мелочи — по узорным литым решеткам на ограде старого парка или по какому-нибудь живучему купеческому особняку на главной улице. Посаженные при нем деревья вымахали к небу, а общий облик города мало изменился. Да и понятно: все крупные заводы — там, на востоке, где Каменицкий-старший открывал в годы первых пятилеток одну рудную залежь за другой, центральные же районы области оказались обойденными геологами. Разве лишь элеваторов здесь прибавилось. Тоже понятно: область держится на хлебе, и мало кто знает, что есть тут, кроме твердой прославленной пшеницы, медь, никель, нефть. Впрочем, об открытии большого газового месторождения теперь заговорили в полный голос. Так что газ наверняка вытянет в гору и областной скромный город, поотставший от своих подчиненных городов, которым на редкость повезло еще в начальную пору индустриализации.

— Живешь ты, Георгий, действительно, очень просторно, — сказал Прокофий Нилыч, осмотрев его квартиру.

— Даже неудобно перед соседями.

— Ничего, столько лет провел в палатках да в полевых вагончиках.

— Никак не могу привыкнуть к оседлому образу жизни.

— Хватит кочевать, надо устраиваться по-домашнему. А где твоя Шурочка?

— В Молодогорске, у дедушки.

— Выйдет замуж — и твои хоромы пригодятся. Нынче молодежь ловко научилась уплотнять своих родителей.

Пока мужчины говорили о том, о сем, Павла накрыла стол, подала обед, заранее приготовленный приходящей домработницей. Георгий отметил для себя, как она запросто вошла в роль хозяйки.

За обедом он спросил ее:

— Ну, что, дочь моя, надолго ты сюда?

— Поработаю, там видно будет.

— А что ей делать в Москве? — сказал Георгий. — Для газетчика наша область — сущий клад.

— Теперь кладов много. Одна Тюмень чего стоит.

— Но Урал остается Уралом. Хотя Голосов придерживается другого мнения.

— Читал я его статью «На Урале и восточнее Урала». Написано запальчиво. Однако есть верные мысли.

— Еще бы не было верных мыслей! Он умеет прикрываться этими верными мыслями, как боевым щитом.

— Не надо бы так, Георгий...

Павла не вступала в разговор. Она знала, что отец однокашник Голосова, что они вместе учились, долго работали вместе и продолжают встречаться в Москве как давние приятели. И она побаивалась возможной остроты в разговоре отца с Георгием.

Но Прокофий Нилыч привык к самым противоречивым суждениям: за долгие годы работы в Москве он неплохо овладел искусством слушать, без которого не примешь единственно верного решения. Тем, кто спорит, куда проще: столкнутся лбами и разойдутся.

Со стороны сейчас казалось, что Метелева начинает даже забавлять горячность хозяина, который шел напролом.

— Не без участия Голосова и разведка на железо чуть ли не вовсе прекращена на Урале, где сосредоточены такие крупные металлургические заводы. Если бы не Соколовско-Сарбайская аномалия, то и Магнитка полностью бы зависела от КМА, не говоря уже о нашем комбинате...

— Давай выпьем, — сказал Метелев.

Георгий поднял рюмку, чокнулся с гостем, выпил одним глотком и, не закусив, тут же продолжал: