Реки не умирают. Возраст земли

Бурлак Борис Сергеевич

— Хватит, отдыхай, — сказала Саша.

— Чего отдыхать, когда осталось полчаса.

— Хорошенькое дельце! Уже был сигнал.

— Разве?

Они привели себя в порядок, вышли на улицу. Саша отметила, что Клара, наконец-то, перестала являться на стройку в комбинезоне и начала следить за собой как прежде. Не сошелся клином белый свет на одном Олеге.

Для идущих с работы город всегда выглядит праздным, особенно летом, когда понаехали студенты на каникулы и столько на улицах отпускников. Глядя на них, Клара вспомнила о том, как отдыхала в прошлом году на Волге.

— Старики все охали да ахали, что от прежней Волги ничего не осталось, что Горький

и Островский не узнали бы этих берегов, на которых жили герои их романов и пьес. Я только слушала и улыбалась, хотя жаль, конечно, что горьковскую Волгу будто и не узнаешь. Но сколько там ни понастроили плотин, главное русло реки не изменилось: как текла она сто лет назад, так и течет сегодня. Помню, рано утром подплывали мы к Саратову. Кругом сплошное море, а пароход наш опять свернул к берегу, в протоку между островами. «Это почему?» — спросила я матроса. «Видите ли, девушка, здесь фарватер, а там широко, да мелко». Я стала приглядываться и поняла, что мы плывем действительно по стрежню, где, наверное, ходили пароходы еще во времена Островского.

— Что ты хочешь сказать, Клара? По-твоему, человек слабее реки?

— Нет, сильнее. Но река постояннее людей.

— Ах, вот оно что! Ну, положим, ты-то слишком постоянная. Приглянулся мой несносный дядюшка, и знать больше никого не хочешь.

— Оставь.

— А кавалеры ходят за тобой, ходят и вздыхают. Еще бы: такая знатная невеста! Да покажи ты гордецу Олегу свой характер: возьми и выйди за лучшего парня в городе.

— Глупости говоришь...

Они незаметно дошли до Сашиного дома. Клара спохватилась, но было поздно: Олег, стоявший у распахнутой калитки, увидел их. Саша нарочно взяла ее под руку и торжественно подвела к калитке.

— Добрый вечер, Клара, — учтиво поклонился Олег, хотя они уже встречались сегодня в тресте.

Олег чувствовал себя вполне свободно, а Клара, точно на сцене, не знала, куда девать руки, что говорить. Во всей ее ладной фигуре угадывалось сейчас такое напряжение, что и Саша, приумолкла. Но вот Клара вскинула голову и посмотрела дерзко, даже с вызовом. Он отвел взгляд в сторону. Теперь она могла спокойно разглядеть Олега (не то что в кабинете Дробота). Как осунулся-то, рыжеватые волосы выцвели за лето, под глазами темные круги. Милый, милый...

— Ну что, будем стоять до ночи? — не удержалась Саша. — Идемте в хату.

Олег с укором глянул на племянницу: командует всеми, будто старшая.

— Заходи, Клара, — сказал и он.

Она опять зорко посмотрела ему в лицо: зовет-то, наверное, ради вежливости.

— Нет, спасибо, мне некогда, — отказалась она.

«Нашла коса на камень», — с досадой подумала Саша.

«Каменицкий он и есть Каменицкий, — сама с собой рассуждала Клара, удаляясь. — Ка-ме-ниц-кий. Бесчувственный, бессердечный. Да и все они такие — Каменицкие. Георгию Леонтьевичу тоже, наверное, льстило, когда молоденькая Павла всюду преследовала его. И что за семейка: люди тянутся к ним, а они только посмеиваются... Э-э, Клара, ты просто злишься на Олега, при чем же тут все Каменицкие? Да и Олег разве виноват? Твоя любовь — твоя и вина. Пройдет со временем. Должно пройти. Как, неужели все-таки пройдет?..»

И она впервые с облегчением вдруг почувствовала, что разум постепенно берет верх. Вот уже не расплакалась и не убежала от него, как в прошлый раз, когда случайно столкнулась с ним на улице. Она сама заставила его сегодня неловко отвернуться. Как, разве она когда-нибудь станет безразличной к нему вовсе? Ну это уж глупости! Любовь необратима. Любовь может затихать на время, но пропасть совсем, исчезнуть,

будто ничего и не было с тобой, нет, такое невозможно, если ты по-настоящему любила. На что уж Павла Прокофьевна, но и та, позабыв про все обиды, пошла навстречу Георгию Леонтьевичу. Это урок для тебя, Клара Кузнецова. Любовь не боится никакого унижения, она просто не признает его. О-о, легко сказать! С тех пор, как существует свет, скольким женщинам приходилось выбирать между чувством и рассудком...

А Олег не философствовал. Он считал себя обыкновенным неудачником. И все потому, что с мальчишеских лет идеализировал женщин. Сам поставил себя в дурацкое положение. И поделом его отчитала Павла Прокофьевна Даже неудобно встречаться теперь с Георгием; брат если ни о чем и не догадывается, то на тебе самом шапка горит. Рано или поздно все всплывет наружу. Письма, которые отправлял чуть ли не каждый день Метелевой, не вернешь обратно: женщины, конечно, берегут их до поры до времени. Заявление, которое он подал начальнику строительства, хранится у Дробота в сейфе. Вот куда завел его поэтический туман: годами жил среди «бегущих по волнам» и оказался в полном одиночестве на грешном пустынном берегу. Циники живут проще: ходят себе по вдовушкам да по разведенным женам, а потом, в обеденный перерыв на стройке, похваляются друг перед другом легкими победами. (И как женщины не умеют разгадывать их?)

«Впрочем, и я хорош, — думал он. — С видом победителя, сверху вниз, поглядываю на Кузнецову. Смотри, парень, не очутись в кругу тех, кого осуждаешь. Среди циников тоже немало бывших идеалистов».

Он с утра до вечера пропадал на стройке. Домну без тысячи мелочей не построишь. И все мелочи свалились на него, хотя он старался придать комсомольскому штабу инженерный характер. Опять надо было заниматься в первую очередь снабжением: как только чего-нибудь не хватало, комсомольцы-«толкачи» немедленно отправлялись на заводы в Ярск, Свердловск, Челябинск, а то и в Москву и доставали там, что нужно, — с помощью воззваний штаба к поставщикам. Их сочинял сам Олег, набивший руку еще во время строительства третьей доменной печи. Как ни странно, эти высокопарные призывы помогали больше, чем все телефонные звонки Дробота и Плесума в главки и министерства. Ну, а если надо было выручить стройку рабочей силой, то желающих подналечь оказывалось сколько угодно среди комсомолии.

Дробот был доволен штабом, при каждом удобном случае похваливал его начальника. Сегодня он появился на площадке вместе с Павлой Метелевой.

— Знакомьтесь, — сказал он ей, представляя Олега Каменицкого, но тут же спохватился: — Да вы давно знакомы.

— Конечно, конечно, Петр Ефимович, — ответила она.

— Память зело подводит. Ну, вы беседуйте, а я пройдусь немного по объекту.

Она как ни в чем не бывало присела к столику, положив нога на ногу, и достала из сумочки блокнот и шариковую ручку. Олег проследил за ней: нет, ничуть не переменилась, разве только посвежела, и морщинки у глаз (его любимые морщинки!) пропали вовсе.

— Итак, слушаю вас, Олег Леонтьевич, — сказала она звучным, грудным голосом и непринужденно откинулась на спинку стула.

— Если вы опять решили расхваливать меня, то я ничего вам не скажу.

— Говорите о штабе, о молодежи.

— В прошлый раз вы тоже интересовались молодежью, a...

— Согласитесь, Олег Леонтьевич, вы же недалеко ушли от комсомольцев, — перебила, она его и улыбнулась этак многозначительно.

Он смолчал, уставившись в окно.

— Недаром Петр Ефимович рекомендовал вас в комсомольский штаб, — повременив, добавила она.