Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
Этот бросок на юг многих озадачил, а иных даже напугал. Все еще действовала притягательная сила севера, и не каждый мог так сразу одолеть ее. Но дело было сделано: разведка велась широким фронтом. Вскоре Москва утвердила первую очередь запасов газа — девятьсот миллиардов кубометров. Спустя год — уже один триллион четыреста. А теперь называют новую цифру — более внушительную. Контуры южноуральского газового в а л а определились четко: более ста километров в длину и двадцать километров в ширину. Стало ясно, что этот в а л равен по мощи океанскому цунами. И открыт он был в считанные
Газеты, радио и телевидение постарались: о крупном открытии на Урале заговорили во весь голос, его поставили рядом с тюменскими открытиями, а иные комментаторы хватили еще дальше, подчеркивая, что здесь не только газ, но и конденсат, и сера, и другие компоненты, да к тому же все это не в тундре, за тридевять земель, а в обжитом месте, рядом с железной дорогой и действующим газопроводом Средняя Азия — Центр.
Слава неотступно преследовала Илью Михайловича Шумского. И он старался всякий раз отметить, что поиск нефти и газа по своей природе коллективный поиск, в отличие от твердых полезных ископаемых, где и один в поле бывает воин. Но все-таки от славы никуда не денешься, тем паче, что кое-кто из окружающих людей нет-нет да и подольет в огонек твоего тщеславия лампадного масла.
Георгий, как новый человек, не вмешивался в неизбежную в таких случаях игру самолюбий. Шумский ему нравился как волевой, думающий инженер, но он ничем не поступился перед ним и уж, конечно, не подделывался под начальника. Кстати, Илья Михайлович считал себя не вправе во всем опекать главного геолога по твердым ископаемым: у Каменицкого была полная свобода действий в пределах годового плана.
Сегодня Шумский как раз вернулся из Москвы, и Георгий с утра пошел к нему подписать кое-какие распоряжения по экспедициям, ведущим разведку колчедана на востоке области. Они легко договорились обо всем.
— Не стану больше вас задерживать, — сказал Георгий, собирая со стола свои бумаги. — О машинах потом.
— О каких машинах?
— Да после как-нибудь.
— Нет, давайте пользуйтесь хорошим настроением.
Георгий притаил невольную улыбку и опять присел к столу. Шумский был настроен в самом деле преотлично. В его лукаво прищуренных глазах свежий росный свет, а темный вихрастый чубчик придавал ему выражение некоей задиристости. И вообще он выглядел не по годам подвижным.
— Восточная экспедиция просит новый грузовик для гидрогеологов, Илья Михайлович.
— Если для гидро, то дам.
— Я прослежу.
— Проследите, пожалуйста. Боюсь, что они хитрят. А вода у них там, на востоке, дороже нефти у нас тут, на западе. За этой нашей Камчаткой надо следить да следить, Георгий Леонтьевич.
— Не беспокойтесь...
Георгий вернулся от начальника управления тоже в хорошем настроении. Ну, если и дальше пойдет так, то жить т в е р д о в и к а м вполне можно под командой нефтяника. Напрасно пугали Шумским. Делить им нечего: земля общая. А что касается славы, то не из тех он, Каменицкий, кому не дают покоя чужие громкие победы.
Вечером
— Что ж, заходи, Павла.
— Можно сейчас?
— Заходи, заходи, рабочий день все равно кончается.
— Хорошо, — сказала она, обидевшись на его слова о рабочем дне: никто не собирается отнимать у него дорогое время на пустяки.
Георгий встал, прошелся по своему кабинету, действительно похожему на краеведческий музей. Странно, неужели он волнуется, как мальчишка перед свиданием? Ну-ну, брат, не будь смешным, возьми себя в руки. Не к лицу тебе все это юное волнение.
Но он ходил и ходил от стола к двери и обратно, с нетерпением поглядывая на часы. Надо бы послать за ней машину. Как он сразу не догадался?
А Павла так спешила, что едва не угодила под троллейбус.
— Куда вас несет?! — крикнул водитель, высунувшись в окно.
И тогда Павла с опозданием и резко отпрянула назад. Троллейбус плавно тронулся дальше. Все пассажиры — и стар и мал — с укором поглядели в ее сторону. Павла постояла на тротуаре, чтобы унять озноб от проклятого испуга. Наконец, вздохнув с облегчением и выругав себя покрепче, она, уже не торопясь, пошла на зеленый свет, который,вспыхнул на противоположной стороне улицы, где белело в тени кленов старинное здание геологического управления.
— Что с тобой? На тебе лица нет, — сказал Георгий, встретив ее на пороге кабинета.
Павла рассказала в нескольких словах.
— Ну и москвичка, — только и заметил он.
— Второй случай в моей жизни. Первый был именно в Москве, когда я остановила все движение на улице Горького. Тогда мою рассеянность можно было понять, а сегодня мне и оправдаться нечем.
— Так что у тебя, Павла?
— Я собираюсь выступить с большой статьей о Молодогорском комбинате. Хотела посоветоваться.
— Давай почитаем.
Он поудобнее устроился за рабочим столом, взял красный карандаш. Павла села в кожаное кресло у стола и не сводила с него глаз. Он читал бегло, откладывая в сторону крупно исписанные женским почерком листы бумаги. В одном месте слабо улыбнулся, хотел что-то сказать, но не сказал и продолжал читать с тем же озабоченным, выражением лица. Она перестала наблюдать за ним, поняв, что статья ему не нравится, и начала исподволь рассматривать комнату. Сколько тут собрано всего! И, как верный страж всех этих земных сокровищ, над высокими шкафами, полками и стеллажами, точно на взлете, раскинул длинные крылья великолепный беркут. Павла загляделась на орла и не заметила, как Георгий закурил, отложив в сторону последнюю страницу ее статьи.
— Написано гладко, — вполголоса, раздумчиво проговорил он, затягиваясь пряной болгарской сигаретой.
Павла сбоку посмотрела на него.
— Чем же вы недовольны?
— Не обидишься?
— С какой стати? Я и пришла, чтобы узнать ваше мнение.
— Ну, если не обидишься, скажу откровенно: статья написана этак по-дамски, что ли.
— Мягко?
— Не в том дело, что мягко.
— Ничего не понимаю, Георгий Леонтьевич.
— Дело не в стиле, в логике.
— То есть?