Реквием патриотам
Шрифт:
Внешний круг охраны они сумели перебить без звука, справившись не хуже отборных ниндзя, и тут же клинки катан пронзили тонкие стены домика, поражая сидевших слишком близко к ним людей. Самураи сегуната ворвались в дом, раздавая удары направо и налево, разя всех, кто попадал под их мечи, однако патриоты быстро пришли в себя. И первым был невысокий самурай с крестообразным шрамом на щеке.
Этот самурай, известный во всем Химэндзи, как Самурай-с-крестом, не только с успехом отражал все атаки противников, он быстро перешел в контрнаступление, поведя за собой остальных.
Сигурэ проснулся в холодном поту, как всегда, когда ему снился этот сон. До сих пор он не мог простить себе, что брат оказался проницательнее его. Вот только эта проницательность стоила ему жизни. А теперь отнявший у него жизнь спас честь их сестры. "Как же ты жестока, злодейка-судьба!"
– Не стоит клясть судьбу, - произнесла Аканэ.
– Нагаока не раз говорил, что каждый сам выбирает свой путь.
Сигурэ и сам не заметил, что последние слова он сказал вслух. У них была одна комната на двоих - дом и школа находились в одном здании, на большее денег, увы, не хватало. Этот факт служил поводом для обидных насмешек со стороны соседей, однако в глаза ни брату, ни сестре их не произносили, памятуя о привычке Сигурэ носить в ножнах катану вопреки закону.
– Не думаю, что Самурай-с-крестом сам выбрал ту дорогу, что привела его к нам с тобой. Нет, это судьба. Она посмеялась надо мной, показав, что он - не чудовище, купающееся в людской крови, а самый обычный человек, которому, к тому же, не чужды благородство и сострадание.
– Думаю, его путь был долог, труден и извилист, как и твой, и Нагаоки, - в голосе сестры прорезались слезы, как всегда при упоминании брата, - и наши, и его решения на этом пути привели к нашей встрече.
– Ты очень хорошо восприняла учения наших и цинохайских философов, - улыбнулся Сигурэ, в последний раз потягиваясь на циновке, - увлечение, странное для девушки, не прошло даром.
– Он поднялся. Начинался новый день.
Солнце играло на морской глади. Кэнсин приложил ладонь к прищуренным глазам, он наслаждался теплом раннего лета (да еще и наступившего так поздно) и игрой солнечных бликов на маленьких волнах и мрачноватом храме Муро, громадой высившимся на мысе, глубоко врезавшемся в море. Все давным давно позабыли отчего храм получил такое название, немного даже созвучное фамилии Кэнсина, ведь он был очень древним, некоторые относили его чуть не к эпохе Хэйан. И если бы Кэнсин был знатоком архитектуры, то согласился бы с этим утверждением, ибо в облике храма Муро было нечто отчетливо цинохайское. Но Кэнсин, естественно, ни о чем подобном не задумывался.
Небольшая тень легла на морскую гладь и следом рядом с Кэнсином на траву опустился Сигурэ. Он был все в то же белое кимоно, тщательно отстиранное, но было все равно видно, что довольно старое.
– Я не думал, что придешь, Кэнсин-доно, - вместо приветствия произнес самурай, - поэтому позволил себе немного опоздать. Прощу прощения.
– Те времена, когда за полминуты опоздания вызывали
– Я хотел с тобой поговорить не меньше, чем тебе со мной.
– Почему ты решил, что я хочу поговорить с тобой?
– спросил Сигурэ.
– Иначе бы не пригласил меня сюда, - пожал плечами Кэнсин.
– Но для чего?
– Просто хотел поговорить с тобой, - произнес Сигурэ, улыбнувшись.
– Я ведь узнал тебя, Самурай-с-крестом.
– И как я тебе?
– серьезно поглядел ему в глаза Кэнсин.
– Человек, - подумав минуту, ответил Сигурэ, - как и все мы.
– Ты один из немногих разглядел мою подлинную суть, это говорит о твоей проницательности.
– Ты льстишь мне, - усмехнулся Сигурэ, - будь я проницательным человеком сражался бы на стороне патриотов, а не за сегунат.
– Когда я пошел наемником в клан Чоушу, его положение, как и положение всех патриотов, можно назвать не иначе как плачевным. Многим казалось, что власть сегуна прочна и незыблема, как ей и должно быть.
– Теперь также уверено чувствуют себя бывшие патриоты.
Это был весьма прозрачный намек, но Кэнсин никак не отреагировал на него, пропустив его мимо ушей.
– Я сражался за клан Чоушу, - вместо этого произнес он, - но теперь предпочитаю жизнь ронина. Свобода, с некоторых пор, мне дороже.
– А ты никогда не задумывался, за то ли ты сражался. Гаидзины медленно, но верно выживают нас, все чаще можно встретить такамо в гаидзинской одежде, но никто из них и не подумал одеть кимоно. Они вырывают из земли уголь и железо, качают нефть, строят по всей стране свои заводы, выпускающие в воздух струи дыма подобно огненным драконам. Чиновники продажны и думают лишь о собственном кармане, а нам, самураям, запрещают носить мечи.
– Последний факт тебя, думаю, особенно раздражает, - усмехнулся Кэнсин, - но ты не слишком обращаешь на него внимание.
– Юный ронин кивнул на катану, с которой Сигурэ не расстался.
– Да, раздражает, - согласился тот, - и еще как. При Токугаве буси разрешалось носить оружие и двести с лишним лет в стране был мир.
– Щедро оплаченный кровью тех же буси и хэйминов, попадавших под руку самураям.
– А теперь эти хэймины вовсю изгаляются, считают, что раз нацепили мундиры, то им можно все.
Аргумент был почти безупречный, вот только Кэнсин, рожденный хэймином, был несколько иного мнения и мог бы много чего припомнить из собственного опыта. Но ничего говорить не стал. Правда, в конце концов, у каждого своя.
– Так за это ты сражался, Самурай-с-крестом?
– прямо и уверенно глядя ему в глаза, спросил Сигурэ.
Кэнсин не отвел взгляда.
– Сначала я сражался, чтобы защищать людей, - ответил он, - но пришел один день и я понял всю глупость своих мыслей. Жизнь ткнула меня носом в кровь родного человека. Подчиняясь клятве, данной Чоушу Ёсио, я продолжил сражаться и убивать, хотя мне казалось, что в душе не осталось ничего кроме пустоты. Сейчас мне кажется я вновь обрел свою душу и не хочу потерять ее еще раз.