Реквием по братве

Афанасьев Анатолий Владимирович

Он спустился на первый этаж и заглянул в каморку к бабе Маше, уборщице. К обеденному часу трудящаяся женщина успела похмелиться.

— Кого я вижу, — пропела задорно. — Князь Володимир пожаловал собственной персоной. Неужто гостинец бабке принес?

Грузная женщина лет шестидесяти с растрепанными, поседелыми волосами, с отечным, как у утопленницы, лицом, но с живыми, отчаянными глазами. Кто не знает, нипочем не догадается, что всего лишь пять лет назад Мария Васильевна работала на кафедре, вела курс по квантовой физике, а вот нынче, после некоторых, случившихся со всей страной счастливых изменений, одичавшая, в одиночестве пропивает оставшийся по жизни срок. Ни заботников

у нее, ни жилья, кроме этой каморки с метлами, тряпками, помойными ведрами да с узким топчаном вдоль стены. У Кныша с ней деликатные отношения, он всю ее печальную историю не раз выслушал за этим самым, устеленным чистой клеенкой столом. В ней, в общем, не было ничего выдающегося: обычная судьба россиянской интеллигентки, попавшей под каток истории. Сперва долгое, относительно спокойное существование в советском мирке с его незатейливым бытом, с пресловутой дешевой колбасой и очередями, партийным присмотром, с восторженными кухонными диспутами и толстыми журналами, — золотое время, нервно, на пределе сил устремленное в будущее, — затем внезапное явление демократии — и первые радости обретенной на западный манер свободы; чуть позже сокрушительный, как землетрясение, обвал всех житейских и мировоззренческих укреп: дочь на панели, сын на игле и любимый муж, тоже интеллигент-романтик, рухнувший на первом же инфаркте. Еще дальше — чистка на кафедре после событий 93-го года, унизительная пенсия, конвульсивные попытки удержаться на плаву — и вот наконец она здесь, в своем последнем пристанище, при метлах и помойном ведре, в полном недоумении перед собственной участью. И зовут ее теперь баба Маша. Многие так зовут, но не Кныш.

Он сказал улыбаясь:

— Гостинец чуть позже, Мария Васильевна. Хочу попросить о маленьком одолжении.

— Интересно, чем может помочь старая пьянчужка герою трех войн.

— Кстати, вы не видели сегодня посторонних? Не шастали по коридорам?

Женщина стряхнула с глаз пьяную улыбку, уразумев, что любезный постоялец заглянул к ней не шутки шутить.

— Погоди, Володя, как раз по твоему этажу бродили двое.

— Как выглядели?

Мария Васильевна описала: молодые, в длинных пальто, с пустыми глазами, с бритыми затылками, ну, из тех, которые ездят в иномарках, они же все на одно лицо.

— К тебе приходили, да?

— Может быть, — он-то был уверен, что к нему.

— Кто такие? Бандюки?

— Необязательно… Может, просто гонцы.

— И что я должна сделать?

— Откроете дверь, как будто пришли убираться.

— А если они там, они меня пристукнут?

— Не успеют. Я же буду рядом.

— Володя, ты ведь не хочешь втянуть меня во что-то дурное?

— Можете отказаться, Мария Васильевна. Я не обижусь.

— Тебе это очень нужно?

— Как сказать… Там деньги, боюсь, украдут.

— Хорошо, пошли… — Она взяла ведро с водой, тряпку и веник, но по дороге Кныш усомнился: стоит ли рисковать? То, что он затеял, в сущности, подлое дело — «живой щит». Но деньги нужны позарез. Траты, возможно, предстояли большие.

— Мария Васильевна!

— Да, Володя.

— Я передумал. Давайте вернемся.

— Нет уж, — наставительно заметила женщина. — Если это воры, нельзя уступать. Мы всегда уступаем, поэтому нас и грабят.

— Это верно, — согласился Кныш. — Но не только поэтому.

У двери Мария Васильевна поставила ведро на пол и начала ковыряться ключом в замке, производя много шума. Трясущимися руками никак не могла попасть железкой в дырку. Кныш стоял сзади и чуть справа: с этого места, когда распахнется дверь, открывался нормальный обзор. Пятизарядный «смит-вессон», подарок принцессы, держал наготове, но так,

чтобы Мария Васильевна не видела.

Наконец женщина справилась с замком, подняла ведро, веник под мышкой, — и ногой толкнула дверь изо всех сил, как Кныш проинструктировал. Пыхтя, перевалила через порог — и тут же сбоку на ее растрепанную, пьяненькую голову обрушился кулак с зажатым в нем пистолетом. Пока падала, сперва опустясь на колени, а потом вытянувшись на боку, Кныш поверх нее произвел два выстрела — и оба удачные. Два лба пробил не переводя дыхания. Лиц не разглядел. Темная фигура у окна качнулась в сторону, но уже после того, как пуля впиявилась в мозг; а тот, который свалил Марию Васильевну, вообще не понял, что произошло, встретил смерть с неопущенной торжествующей рукой.

Кныш перешагнул через женщину, поднял ее на руки и отнес на кровать. Потом притворил дверь и удостоверился, что оба гостя мертвы. Взял с тумбочки графин с водой, смочил носовой платок и начал приводить Марию Васильевну в чувство. На это ушло у него минут пять. В который раз убедился, как живучи россиянские женщины. Мария Васильевна судорожно вздохнула, на бледный лоб выкатилась испарина, и открыла глаза — с таким выражением, будто сослепу взглянула на яркий свет.

— Я живая? — спросила еле слышно.

— Конечно, Мария Васильевна, конечно, — обрадовался Кныш. — Даже шишка небольшая.

Дал ей напиться и велел пока полежать. Да она вроде никуда и не стремилась.

Кныш собрал в кожаный чемоданчик самое необходимое: пару рубашек, туалетные принадлежности, кое-какие бумаги, лимонку, привезенную из Югославии как сувенир. Напоследок вынул из цветочного горшка, из ухоронки, заветный пластиковый пакет. Присел на кровать к Марии Васильевне.

— Уезжаешь? — спросила она вполне здраво.

— Командировка… Вы не вставайте, пожалуйста, я вызову врача. Хорошо?

Женщина с опаской покосилась на покойников.

— А эти что же?

— Тоже полежат — и за ними приедут. Вы их не бойтесь, они теперь безобидные.

— Но как же, Володя? Ты их убил?

Кныш достал из пакета одну из двух пачек, положил ей на живот.

— Поаккуратнее, Мария Васильевна. Деньги большие.

— Да ты что?! Мне не надо, не надо!

— Пригодятся… Главное, никому не показывайте.

— Не возьму, — твердо сказала женщина. Кныш мягко перехватил ее руку.

— Не обижайте, Мария Васильевна… Вы мне жизнь спасли.

— Но я…

— Никаких «но»… Деньги — тьфу! Бумажки. Разве в них счастье?

— Да мне же ничего не нужно… — в синих глазах заблестела влага. — Володя, как ты не понимаешь? Забери, тебе понадобятся. Ты в бега уходишь.

— Все мы давно в бегах, Мария Васильевна. Все, прощайте. Спасибо за дружбу.

Нагнулся и поцеловал влажный лоб.

— Дай хоть знать о себе, Володечка.

— Обязательно.

…К пяти вечера подкатил к бару у Соломона, неподалеку от стадиона «Динамо». Возможно, это было для него сейчас самое безопасное место в Москве. Бар принадлежал «афганскому братству», и весь прилегающий квартал был у них под наблюдением. Залетным сюда лучше не соваться, если только с надежной рекомендацией.

Полковник Александр Иванович сдержал слово. Час назад передал вызов на пейджер, и когда Кныш отзвонился, сообщил, куда запрятали принцессу, а также еще кое-какую информацию, очень неутешительную. Поместье Рашида-Бен-оглы в Петрово-Дальнем охранялось не намного хуже, чем резиденция царя. Бетонный забор, сигнализация, часовые у ворот, паспортный режим — это само собой. Плюс к этому в доме постоянный дозор — человек десять — пятнадцать из самых отборных, в основном черкесская гвардия.

— Что будешь делать?