Реквием

Шевченко Лариса Яковлевна

– Постарался Всевышний, одарил.

– Ни с кем нашего соловушку не сравнить! А в Африке на зимовке они не поют. Весной домой, на родину радость несут. Может, от их песен в курских деревнях народ такой добрый и мягкий. Нигде больше столь душевных людей не встречала.

– В тебе говорит любовь к родному пепелищу, – не согласилась Инна. – Мой племянник хвалил сибиряков.

– В наших деревнях простота быта, простота и чистота отношений. Я иногда тоскую по ним.

– А я «Изабель» вспомнила. Изабель, Изабель! Исполнялась с таким страстным сексуальным придыханием! Заездили мы, истерли эту пластинку до основания. Все лето изнывали, страдали,

кайфовали под нее! А как нежно трогал нас найденный засушенный цветок, вложенный между страниц нашей книги каким-то скромным таинственным обожателем! Прекрасные, счастливые мгновения юности!

– Ленка, как ты раньше быстро говорила. Точно Трындычиха! Помню, историк на экзамене никак не мог усмирить тебя.

– Скорость произнесения слов у меня зависит от состояния здоровья. Сейчас ни ходить, ни говорить быстро не могу. Совсем в черепаху превратилась. А к вечеру вовсе двигаюсь, как лунатик во сне. И реакция замедленной стала. Вижу, как падает внучок, а подхватить не успеваю, – пожаловалась Лена.

– А когда волнуешься, заикание не возвращается?

– Переросла этот недостаток.

– А как твои колени после того падения?

– Во время обострения подпорка, третья нога, мне не помеха. Без неё еле шкандыбаю. Так и стоит тросточка-батик в дальнем углу квартиры на всякий пожарный случай. Ты представляешь меня с клюкой? Соседка мне внушает: «Не к лицу вам, Елена Георгиевна, с палочкой ходить». Только если припечет, так и на костыль согласишься, лишь бы двигаться. Все мы по жизни временно здоровы и временно не инвалиды. Я вот сейчас подумала, что одежда представляет нас всем окружающим такими, какими мы себя ощущаем. Не правда ли? И в то же время одежда меняет настрой. Мне хотелось бы, чтобы инвалидам – тем, которые с детства нездоровы – шили одежду не только удобную, но и красивую, изящную, скрывающую их внешние недостатки, чтобы они чувствовали себя более уверенно.

– Ты права. Как нас раздражает малейший недочет в нашей одежде! Казалось бы, пустячок, а выбивает из нормальной колеи. Как-то торопилась я на деловую встречу, вырядилась достойно, но строго, шляпу «разнеможную» надела, туфли на высоченном каблуке, чтобы убить партнёра своей элегантностью, но второпях не сменила белые носки на бежевые. Иду, а они из-под брюк «мигают» при каждом шаге. Но у меня-то ощущение, будто сквозь прореху «светит» мой голый зад! Ты же знаешь мое воображение. Думаю: «Боже мой, какой позор! Вернуться? Но итак опаздываю». Догадалась-таки снять эти чёртовы носки с загорелых ног. Всё лучше, чем сверкать безвкусицей.

– Твой клиент, может, даже не заметил бы твоей промашки, а ты с ума сходила, – засмеялась Лена.

– И могла бы провалить переговоры.

«Говорим о пустяках, о посторонних вещах. Касаемся самых незначительных тем. Тщательно избегаем реалий будущего», – думает Лена.

Инна почему-то Люду вспомнила. Лена ее в глаза не видела, но много о ней слышала.

– Как ни приду, они лаются. Люда то молчит, то защищается, упрашивает, а мужу в голову не приходит, что жена не обязана терпеть его взрывы. Я понимаю, что ссора, как и любая коммуникация, поддерживается с двух сторон. Но ведь и у Люды терпение не безразмерное. Из-за ссор их сыночку не хватало тепла семьи. Он хотел доброго мужского внимания, надежности, уверенности, чтобы ему говорили тихие, нежные слова, чтобы в семье был покой и радость. Я была ласкова с ним, и он как-то попросил меня взять его с собой, по сути дела забрать из семьи. Я поразилась такой реакции ребенка на ласку, а родители испуганно переглянулись. Понял ли отец беду сына, надолго ли запомнил этот непроизвольный урок, не знаю. Я с тех пор у них

не бывала, боялась повлиять на их отношения. Я даже долго не давала о себе знать.

А еще я, будучи совсем молодой, летом часто приезжала в гости к одной подруге. Только на этот раз собралась у неё в доме вся родня по мужу вместе какой-то праздник отметить. И вот стоят они вокруг стола, еду дружно готовят и скубут, и скубут одну из невесток. Как пираньи накинулись. Та смущается меня, чужого человека, пытается защищаться. Но их человек десять и все горластые, ехидные. А моя подруга молчит, хотя перед этим рассказывала, какая Света хороший врач, что она милая, скромная женщина. Видно, сама их боится и не хочет ссориться.

Я не выдержала и вступилась.

«Зачем издеваетесь? – спрашиваю. – Знаете же, что она не сможет ответить вам так же грубо».

«Вы юмора не понимаете», – насмешливо ответила мне младшая из них, самая языкастая.

«Это не юмор, – объясняю. – Юмор говорится для радости, а у вас обыкновенная подлость. Света беззащитна перед вами. Я приравниваю ваше поведение к избиению ребенка».

«Пусть учится защищаться», – вступила в разговор старшая из сестер.

«Хамить, оскорблять, подличать? Может, ей за всю жизнь больше не придется встретиться с подобной сворой… компанией. Я уже поняла, что прекрасные качества вашей невестки для вас ценности не представляют». – Я умышленно говорила зло и резко. Мне с ними детей не крестить. А они даже не удивились моей дерзости. И я продолжила нападать.

«Если вам нравятся такие перестрелки, ведите их с достойными противниками. Хотя бы между собой. Что, боитесь получить по мозгам или по шее? Над слабым и воспитанным человеком измываться проще? Для чего нужна семья, родственники? Чтобы помогать, жалеть, сочувствовать. Может, это вам надо у Светы поучиться доброте, мягкости, снисходительности? По-вашему, она недостойна жить рядом с вами, быть женой вашего никчемного брата? А разве не наоборот? По-вашему, кто кого перехамит, тот и лучший?» Много еще чего говорила. Я тебе доложу, тот еще спектакль им устроила!

«Видать, учительша», – брезгливо усмехнулась мне в лицо младшая из дочерей хозяйки, которая наверняка сумела подмять под себя остальных.

И тут вошла их мать. И я безуспешно попыталась убрать с лица шоковую оторопь. По нестираемому желчному выражению ее физиономии, я сразу узнала в ней женщину, из-за которой не далее как сегодня утром в очереди за колбасой я подверглась шквалу обвинений. Она и тут буквально обрушила на меня всю свою злость!

Понимаешь, эта женщина влетела в магазин и почему-то, нагло потеснив людей – мол, я здесь стояла, – устроилась впереди меня. Мне, конечно, это не понравилось, но, будучи гостьей в той деревне, я не стала возникать, только буркнула недовольно, что не помню ее. Ну, и получила от людей из очереди по полной программе. Веришь, я мужественно молчала. Ни слова не проронила в свою защиту!

– Собственно, такие вещи и со мной нередко случались. Возможно, мой вечно задумчивый, рассеяно-отрешенный взгляд тому виной – я и в очереди, как правило, продолжаю думать на отвлечённые темы, – и некоторые шустряки безошибочно выбирали меня объектом своих «мелких противоправных действий» – отреагировала на рассказ Лена.

– Ну, так вот, когда же на старуху в очереди зашумели, она умудрилась грубостью всем рты заткнуть. А выйдя из магазина, стала возмущаться, что я не помогла ей, не заступилась. Я даже остановилась, пораженная странной логикой незнакомой мне женщины «Вы, говорю, подставили меня под ураган незаслуженной ругани и еще выражаете недовольство моим поведением? Защищать надо человека, на которого нападают, а вы сами на всех наскакивали».