Реквием
Шрифт:
– Ты увидела мужчину. Он пошел в другую сторону за молоденькими девушками, но твой мозг-компьютер без твоего указания, как бы бессознательно защищая тебя, начал высчитывать вероятность опасности. Увлеченная сбором грибов и ягод, ты не сознавала ее, хотя по привычке, в силу своей обычной осторожности, прислушивалась и оглядывалась по сторонам. И тут твой мозг забил тревогу, заставляя тебя очнуться, насторожиться, заволноваться и принять меры по собственному спасению.
– Ангел-хранитель не вообще, не случайно, не невзначай подсказывал. Ведь должно было сойтись многое. Мне зачем-то именно
– Волнение нарастало постепенно, по мере приближения преступника. Возможно, ты тогда уже бессознательно улавливала его возбуждение, это нервировало тебя и тоже способствовало приведению в боевую готовность. Так сказать, в данном случае в твоем организме суммировались два естественных источника и способа защиты и предупреждения опасности. Я благодарю и благословляю Природу, сохранившую в тебе остатки природного звериного чутья.
– Интересная, заслуживающая внимания трактовка. У меня пока не было времени поразмышлять на эту тему. Но как мой мозг-компьютер мог за год предвидеть смерть уважаемого мной человека и тем более сообщить мне об этом… мужским голосом? А кто во время взрыва перенес меня в безопасное место? Рядом никого не было, – напомнила Лена.
– Этого я не могу объяснить. Наука пока не добралась в своих изы-сканиях до таких глубин. И тут ты можешь быть вольна в своих фантазиях. С азартом и страстью возьмись за это дело и предложи что-то органичное, красивое, с мистическим ореолом.
– Может быть, заглянуть в параллельный мир? – насмешливо отреагировала Лена.
– В твоей голове параллельный мир? – фыркнула подруга. – Хотя… всё может быть.
– Я изрядно устала. Мы и не заметили, как наша зима уже на пороге. Дни, годы – опавшие листья с древа нашей жизни. Надеялась дожить, стать ветхой, седой, как старое высохшее дерево. Но не уродливой!
Время неумолимо. Известный философ Лосев утверждал: «Нет никакого времени. Есть вечность и есть миг жизни». Люди придумали понятие времени для бытового и научного удобства. Смерть… Перед ней все проблемы мельчают. Она становится главной. Она уже за спиной, в двух шагах. Подкарауливает. Думаешь, не уследит, расслабится? Не спрячешься. С ней такие шутки не проходят.
А если подойти с другой стороны: чем ближе к смерти, тем ближе к своим родным… Моя очередь, её не пропустишь. Никто из тех, кто после меня, свою очередь не уступит, не поменяется со мной. Ей редко перечат, обычно с ней не связываются, но я не сдамся без боя! Только боль в душе день ото дня почему-то всё глубже, сложнее, пронзительнее, будто наступает момент перелома, и я в другом мире, по ту сторону…
А что дальше? Бунин не верил в загробную жизнь. Говорил: «Есть начало жизни, значит, есть её конец». Будто технарь. А он религиозным был. Правда, в последние годы он больше политическими страстями жил, а не уповал на Господа. Жанна утверждала, что страх смерти – неверие Богу. Она права. Хотя смотря что понимать под словом «Бог».
«И что это я разнюнилась? И настроение Лены под стать моему
– По статистике, больные, верящие в свое выздоровление, живут на десять-пятнадцать лет дольше. Вот так-то, – сказала Лена. Знаешь, когда я готовилась к операции, моя подруга Тамара Веберг сказала мне: «Ты должна выжить. Если не тебя Богу спасать, то кого?» Она зародила во мне надежду и тем помогла выжить. Так вот о тебе я могу сказать то же самое. И буду за тебя молиться во исполнение.
«Если завтра будет солнечный день, мы еще долго продержимся. Нелепо верить в такое, – подумалось Лене. – Но светлое чувство надежды приходит ко мне с каждым ярким рассветом. Во мне пробуждаются безграничные возможности, которые, правда, быстро затухают. И все же болезненные ощущения заглушаются желанием и способностью к творчеству.
Спокойно, мужественно умирает Инна. А я как буду? Я боюсь. Перед компанией друзей нипочем не созналась бы в этом. Только перед Инной могу быть откровенной и смешной», – вздохнула Лена, недовольная ходом беседы с подругой и своими мыслями.
Ей вдруг почудились большие, нежные, отзывчивые руки Андрея и нестерпимо захотелось в их колыбель. «Еще чувствую. Рано мне уходить».
– Кажется, Василь Быков говорил, что «готовностью к достойной смерти определяется человек».
«Зачем она опять об этом? Разве нервная встряска идет ей на пользу? Слишком жестоко…» – недоумевает Лена.
– Я обнаружила в себе совершенно неожиданное свойство. Оказывается, я могу терпеть боль даже не во имя чего-то высокого, а просто ради того, чтобы прожить еще один день, чёрт его побери! Хотя какая это жизнь? Так – одно название. Когда дни сочтены, говорить, мол, не скорби, не кручинься – смешно и непорядочно.
Горькая усмешка скользнула по губам Инны. И, тем не менее, она добавила с теплой грустью:
– Не зря тебя судьба пока оставила на земле. Возможно, затем, чтобы ты до конца довела уже начатое, дописала книги или на маленького внучка подольше порадовалась.
– Как ты переносила последнюю серию химий? «Я уже спрашивала? Склероз».
– Все съеденное сразу просилось обратно, а я шутила: «Это хорошо, мне стоит немного похудеть». В нашей палате была только «именитая» публика – те, которые не меньше трех сроков отлежали под жуткими капельницами. Способность переносить яд и боль у всех разная. Некоторые пребывают в состоянии полуанабиоза, а меня «трясет», как грушу. Рада бы в рай, да…
– Не впервой. Если что, снова выдержишь, ты мужественная.
– Мне бы американскую химию влить. Говорят, она легче переносится. И тут обштопали нас, гады! А если вдруг…
– Бог даст, обойдется.
– Ну, а если?..
– Возьму отпуск.
– Тебе же раньше лета не вырваться.
– Вот и не спеши. Возьму, когда захочу. Я могу себе это позволить. Хоть сразу после завтрашней встречи. Мне не откажут, пойдут навстречу. Дадут, сколько попрошу. А подмену я сама организую. Так надежней.
– Ну, это уж слишком. Перекраивать ради меня свои планы? Не обременяй себя.