Реквием
Шрифт:
Аня не поняла бунинские «Темные аллеи», потому что не знала обоюдной духовной связи с любимым человеком, не испытала магии энергии взаимодействия двух любящих сердец. (Лена не хотела приводить в пример Инну, чтобы лишний раз не ранить её?) А мы с Андреем любим друг друга. И хотя мы разошлись, эта связь между нами осталась. Я чувствую, что он мается своей ошибкой, помнит меня, продолжает любить. Для меня ощущать его энергию – как необходимость дышать. И его она поддерживает всю жизнь.
– И, несмотря на это, вы разбежались, – неделикатно
– Дело было за малым, за порядочностью, – горько пошутила Лена. – Любовь слишком тонкая материя, чтобы об нее ежедневно, как о половик, ноги вытирать. Тут вопрос воспитания взглядов.
– Помнится, в школе ты в своей шутливой теории любви тоже сравнивала людей с ионами или атомами, помещала их в различные по мощности электромагнитные поля, исследовала силы взаимодействия. Чудачка. А в жизни все намного проще и грубее. Моя приятельница рассказывала: «Смотрит мой муж порнуху и плачет огромными слезами: хочу таких женщин, а ты такая благонравная и благовоспитанная, аж тошно. И ушел от нее. Набегался и через десять лет вернулся. А ты говоришь духовный контакт.
– Этот мужчина был способен только на животную страсть. Такое часто встречается. Твоя подруга приняла его назад?
– Да. Говорила, что любит. Поражаешься примитивности мотивации человеческих поступков? Вот тебе духовное восхождение личности, желание жить и дышать величием и роскошью помыслов, – раздраженно хмыкнула Инна.
– Приняла от одиночества или был материальный интерес. Думаешь, они стали едины? – едко поинтересовалась Лена.
– Так ведь дети. Ты бы такого отшила. Ты же всю свою жизнь всецело посвятила увековечению памяти своей любви к Андрею, но не его к тебе, – неожиданно зло отреагировала Инна.
Чувствуя, что ее мнение неприятно задело Лену, Инна быстро перевела личное в плоскость литературы.
– Бунин, как любой талантливый человек, многолик. В «Темных аллеях» он один, в «Окаянных днях» – другой. Аня выловила в бунинском характере штришок, который ее возмутил, и он ей затмил все прекрасное в писателе.
– Она не почувствовала энергетику любви, исходящую от его произведений, его тонкий талант. Я, помнится, читала, построчно разбирала, восхищалась! Жаль, что ей всю эту прелесть заслонил нетерпимый, барский характер писателя.
– Его желчь, обиду и раздражение она не пропустила. Мы с тобой тоже по-разному относимся к отдельным людям, но зачем же частное возводить в ранг общего? Так ведь любого человека можно распотрошить и превратить в пыль. Надо искать в каждом суть, соль, самое лучшее, а не разменивать на мелочи ни себя, ни тем более великих.
– В Ане преобладает энергия обиды на взрослых, потому-то она и работает в школе. Нас-то не коснулось, а у нее всю семью выкосили, и в ее жизни все неожиданно круто и бесповоротно изменилось. Не на людей, на ту прошлую власть обиду затаила. Привыкла отмалчиваться, шутить на больную тему так и не научилась. Собственно, как и я. Страх в детстве слишком сильно ее придавил. Она и теперь преодолевает препятствия в работе, полагаясь в основном на женские инстинкты, а не на разум.
– И на отдельных людей тоже обижается.
– На
– На начальников, на чиновников.
– Они в ее сознании олицетворяют власть.
Переждав короткую строгую паузу, Инна сказала:
– И все же, как мало у тебя было счастья с Андреем. Любовь – самое сильное из всех чувств, данных человеку природой, так стоило ли ее избегать? Тебе надо было снова и снова отправляться на поиски своей синей птицы счастья. Может, судьба и улыбнулась бы. Или для такого здравомыслящего человека, как ты, это полная шизофрения?
– У нас была такая высота чувств, которая не может повториться. Мы были рядом четыре года. И каких! Мое счастье было коротким, но оно стоило целой жизни. Рихард Зорге был женат десять лет, а вместе они с женой провели всего четыре недели. И ей этого хватило на всю оставшуюся жизнь, помогло преодолеть страшные годы лагерной жизни, никого не предать.
– Мужчины, даже самые сильные, духом слабее женщин. Может, я ошибаюсь.
– Но Рихард Зорге тоже никого не предал.
– Кроме жены.
– Ну… – не нашлась Лена.
– Что, мыслями уже не в Эдеме?
16
Память снова возвращает Инну в прошлое. В данный момент – в деревню.
– Я восхищалась, когда ты на уроках весело и безобидно пререкалась с математичкой. Она любила тебя и прощала эту твою «странную» непосредственность.
– Я и впрямь долго не видела в ней ничего предосудительного и от наших споров была в восторге, наивно полагая, что учительнице тоже нравятся наши диспуты и баталии. Раз позволяет, значит, все хорошо. А она ждала, чтобы я сама поняла, что они мешают вести уроки.
– Мне не казалось, что мешали, они бодрили, настраивали на борьбу за первое место. Мы уважали учительницу за то, что она позволяла вольничать и в «сражениях» с тобой была на высоте. Во время этих ваших «перестрелок» мы учились понимать юмор и любить не только педагога, но и математику. Больше никто не преподносил нам таких прекрасных уроков. Таланта математички хватало на всё и на всех. А физичка не спускала тебе, неодобрительно насмешничала.
– И правильно делала, чтобы я не расходилась, не распускалась, не выглядела балаболкой. У каждого свой подход к ученикам. Физика – наука серьезная. Она требовала строгого подхода ко всему, в том числе и к себе.
– А помнишь, как мы к каждому празднику учили песни и стихи народов СССР и дружественных нам демократических государств?
– Еще были чинные парные танцы и бойкие, веселые – групповые.
– Готовили монтажи, спектакли, интермедии. В них реализовывалась наша потребность выразить свои мысли, выплеснуть свои чувства. А когда мы пели песни о Родине, даже мальчишки не крутились волчком, а вытягивались в струнку. И в глазах у них было такое воодушевление, будто это они герои, вырубленные из скал! В наших душах был такой истинный подъем, что хотелось помочь слабым, с сильными людьми вровень стать, страну защитить, сделать ее самой прекрасной, возвеличить!