Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)

Московкин Виктор Флегонтович

— Исключено!

— Понял, — опять сказал Вася. — Как говорил мой командир, если тебе не нравятся сонеты, не говори, что их любишь. Кстати, что такое сонеты? — Обвел взглядом всех и не получил ответа. — Согласен, — без надежды на лучшее заявил он. — Буду и дальше постигать сложности жизни. Продолжай свои враки, не скупись.

Ломовцев презрительно посмотрел на него и, как ни в чем не бывало, продолжил рассказ:

— Карасев не только не замечал расположения Варвары Петровны, он ее за женщину-то не считал: так, служебная единица, иногда по черствости своей приносящая зло. У него были основания так думать.

Прошлое

лето было очень сухое, начались лесные пожары. Везде: на стенах домов, в автобусах — объявления, предупреждения: выезд в лес на время запрещен. Тут и случилось происшествие…

Дружинник наткнулся в лесу на пьяных подростков. Рубили молоденькие сосенки, костер не окопали, не запасли ведра воды. Сделал им замечание, а они обиделись, навалились на него: «Покажем, как нас трогать!» Крепкий был мужик, и все-таки свалили его, стали бить чем попадя. Было уже не до осторожности, не до того, как у нас говорят: «превышение обороны». Вот если тебя забьют до смерти, та сторона отвечать будет, ты, защищаясь, нанесешь кому-то увечье — тебе ответ держать. Конечно, будут учтены какие-то смягчающие обстоятельства, но отвечать придется. Так случилось и на этот раз: в свалке погиб один из подростков.

На суде Соколова потребовала парню десять лет. «Превысил оборону» — держи ответ, в этом ни у кого сомнения не было. Но люди подметили, что выступала Варвара Петровна довольно странно. Она, например, говорила: «Никто его не уполномочивал идти в лес гасить костры» (и это, когда в районе прошли строгие совещания); «Мальчики не знали, что запрещен выезд в лес» (что, «мальчики» неграмотные, что ли?). В их компании были и девушки, и адвокат спросил самую старшую, продавщицу магазина, знает ли она, что выпивки с подростками наказываются. Варвара Петровна вскинулась, предупредила: «Пожалуйста, не запугивайте свидетелей!» — «Я не запугиваю, — сказал адвокат, — я говорю то, что должны были сказать вы».

Подростки уходили с суда победителями. Да и как не быть победителями, если им даже не намекнули, что по сути это они убийцы своего товарища, с них, с их поступков все началось. Они только поняли, их выгородили, можно и дальше продолжать так жить, так вести себя. А взрослым, находившимся в зале заседаний, было ясно, что судебный процесс из воспитательного акта, каким он должен быть, превратился в неумное и вредное представление. И они с удивлением приглядывались к Варваре Петровне.

Карасев хорошо знал дружинника и жалел, известна ему была и дальнейшая судьба его. Теперь за столом он хотел начать разговор с Варварой Петровной, хотя и понимал: что бы ни говорил, ничего не изменится, едва ли она поймет его, но и молчать он не мог, совесть восставала.

«Знаете ли, что за год мы с вами прожили? — спросил он, вглядываясь в круглые, чистой синевы глаза Варвары Петровны. — Как этот год назывался?»

Варвара Петровна удивилась:

«Что это вам вздумалось экзаменовать меня? Год решающий. Сами будто не знаете».

«Ну да, — подавив улыбку, сказал Владимир Васильевич. — Само собой… Наткнулся нынче на возчика с крахмального, Федора Еськина… На лице щетина клочками, взгляд потухший, смертельно усталого человека взгляд. Спрашиваю: „Заболел?“ — „Нет“. — „Неприятности на работе, дома?“ И это не то… „Так что же у тебя?“ — „Драконов год меня подкосил, опомниться после него не могу, — говорит. — Но молю бога и за то, что выжил. Большего и требовать грешно“. И рассказывает Еськин: раз в 99 лет бывает этот год и начинается с понедельника. Все напасти на мужиков в этот год валятся. И меня, дескать, не обошло…»

«Мистика какая-то, — скривила губы Варвара Петровна. — Глупости!»

«Пожалуй, — согласился Владимир Васильевич. — И я сразу подумал: чертовщина какая-то! Потом уж от Еськина отошел, раздумался. Мать честная! А у меня-то сколько хлопот, неприятностей было в ушедшем году по службе и дома! И поверил: существует такой год дракона, когда на мужиков напасти валятся».

Варвара Петровна молчала. Карасев опять взглянул в ее чистые глаза. Подлецом чувствуешь себя, когда, глядя в такие глаза, намереваешься сказать неприятное.

«Варвара Петровна, — хмурясь от неудобства за себя, сказал Карасев, — Еськин-то вот еще что поведал… Помните вы того парня-техника с их завода, что в лесу костры гасил? Дружинника того? Так вот в землю опустили. Заболевание… миеломная болезнь какая-то. Полгода хватило, а мы ему хотели десять лет… Вот он каков, драконов-то год».

Варвара Петровна морщила лоб, думала.

«Не понимаю вас, Владимир Васильевич».

«Да что тут непонятного-то, голубушка. Врачи говорят, от нервного потрясения заболевание развилось. Парень-то не шаромыга какой, душу имел. Ладно бы, уж отсидел как-нибудь, да суд у него из головы не шел: ну-ка — всю вину на него! Оскорбленным себя чувствовал. Мать погибшего поняла, простила. Мы ее тогда еще в глухости материнских чувств упрекали…»

«Вот вы меня действительно в чем-то упрекнуть хотите, — обиженно сказала Варвара Петровна. — Не ожидала от вас таких слов. Для меня, Владимир Васильевич, справедливость прежде всего. И вы это знаете».

Карасев потрясенно молчал.

Морской пушкой только можно пробить Варвару Петровну, непогрешимой считала она себя. Владимир Васильевич еще раз убедился в этом. Не мог он больше смотреть в чистые синие глаза, боялся взорваться; ел рассеянно борщ, глядел в окно на берег реки, где серебрились от мутного солнца заиневшие деревья. Подумал, что к вечеру еще больше разморозится, а жена с дочкой поедут из-города в холодном автобусе, зазябнут.

Не поднимая головы от тарелки, спросил:

«Был у вас тракторист из Выселков? Шумаков?»

«Да. И что?»

«Да то… На место выезжать, считайте, целый день добираться. Людей нет — кто болеет, кто занят. И заявление смутило. Какое-то сомнительное заявление».

«Заявление искреннее, — строго сказала Варвара Петровна. — А красот стиля требовать не приходится. Ему в другом красота нужна».

«В чем?»

«В работе! Неужто вам непонятно! — воскликнула Варвара Петровна. — Пусть разберутся ваши товарищи да всыплют, чтоб знали. Какие-то приезжают, избивают ни за что ни про что, а мы прощать?»

«Пожалуй, и есть — какие-то», — согласился Карасев, убежденный горячностью Варвары Петровны.

8

До Юбилейной площади Сергей Головнин и Николай Студенцов идут вместе, на площади Студенцов садится в автобус. Он по-прежнему удручен чем-то. Не проронил ни слова, пока сидели в кладовке, молчал и сейчас.

— Тебя что, потрясла эта история с трактористом?

— Откуда ты взял? — Студенцов насмешливо оглядывает Головнина. — Вовсе нет. И ехать с вами не собираюсь — времени жаль… Просто тягостно как-то…