Ремесло древней Руси
Шрифт:
В составе меньшой братии монастырей были и ремесленники, и многочисленные слуги, на которых лежали обязанности по содержанию поварен, квасных, сушил, солодил, рыбных ловель, мельниц и других разделов сложного монастырского хозяйства [1198] .
Наряду с ремесленниками-монахами (определить которых нам помогает лишь какая-нибудь счастливая случайность, вроде записи Амвросия на своем изделии), в монастырях работали и ремесленники-холопы. Монастырский двор был широко связан и с ремесленниками, жившими за стенами монастыря. Формы этой связи очень характерны для феодального периода: во-первых, связь через заем, а, во-вторых, патронирование посадских ремесленников [1199] .
1198
Положение меньшой братии, монахов, принятых в монастырь без вклада и потому определенных на черную работу, напоминает положение, существовавшее в цистерцианских монастырях Франции. Для сохранения видимости нестяжательства цистерцианцы отказались от серважа, но заставили зависимое от монастыря население — конверзов одеть монашескую рясу и по-прежнему
1199
В завещании симоновского старца Андриана (1460) указан ряд кабальных грамот на ремесленников: Семена Киверника, Осташа Топакова гончара, Сеньку Черного киверника. — АЮБ, т. I, стр. 554.
Подобное явление мы наблюдаем и в светских вотчинах (хотя они чаще давали обратную картину разорения князей). В духовной князя Кривоборского в качестве его должников упоминаются кузнец, огородник, мельник, котельник (1513). — Б.Н. Тихомиров. Ремесло в Московском государстве в XVI в. — ИАН ООН, 1933, № 2, стр. 120.
В дополнение к этому можно указать духовную И.М. Перепечи-Посульщикова (до 1500 г.); там упоминаются киверник и токарь. — Н.П. Лихачев. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках, вып. 1, СПб., 1895, стр. 3, 4.
Закладничество было очень распространенной формой взаимоотношений ремесленника и феодала. Примеры приведены в статье Л.В. Черепнина «Из истории древнерусских феодальных отношений в XIV–XVI вв.» — «Исторические записки», 1940, вып. 9, гл. VI — Закладничество ремесленных слобод, стр. 60. Здесь не только швецы-портные, которых мы уже видали в качестве захребетников, а различные специалисты: сапожники, гвоздочники, ложечники, укладники, ковшечники, являются клиентами монастыря.
В некоторых случаях договорные грамоты предусматривают отказ от закладников: «а гости и суконников и городских людей блюсти ны с единого, а в службу их не примати».
Русские феодалы, так же как татары, понимали, что сила их войск в значительной мере зависит от наличия хороших мастеров в их вотчинах. Потому в договорах друг с другом они особо оговаривают положение мастеров, а во время войны стараются пленить именно ремесленников.
В 1315 г., когда обострились отношения между Новгородом и Михаилом Ярославичем Тверским, последний решил быстрым ударом избавиться от новгородского князя Афанасия Даниловича и, пригласив его с боярами к себе (очевидно, на границу тверских и новгородских волостей), «в ярость прiиде, и изыма вс?х и посла во Тверь». Вслед за этим последовало разорение Торжка, являвшегося базой князя Афанасия. «А кони ихъ и досп?хи ихъ, и все оружiе ихъ и вся мастеры ихъ взя во Тверь, а Торжекъ разори» (курсив наш. — Б.Р.) [1200] .
1200
Никоновская летопись 1315 г. — Князь Афанасий — брат Юрия и Ивана Калиты Московских.
Последняя мера была применена для того, чтобы окончательно разоружить врага и лишить его возможности воспроизводства оружия.
В договорной грамоте Василия Темного с Василием Ярославичем Боровским (ок. 1451 г.) говорится: «А кого выму себ? огородниковъ и мастеровъ, и мн?, Великому Князю, и моимъ д?темъ два жеребья, а тебе того — треть» (курсив наш. — Б.Р.) [1201] .
Здесь речь идет, очевидно, о вновь приобретенных мастерах.
1201
СГГ и Д, ч. 1, № 78, стр. 180.
По отношению к прежнему составу вотчины охранялась незыблемость его: «…а который слуги потягли къ дворьскому, а черныи люди къ сотскому при моем отци, при Великом Князи, и теб? т?хъ не прiимати» (курсив наш. — Б.Р.) [1202] .
Способы пополнения вотчинного хозяйства ремесленниками были различны. Кроме войны и прямого захвата, практиковался и выкуп пленных мастеров у татар [1203] .
1202
Там же.
1203
Львовская летопись, стр. 300, 1472. — Митрополит Филипп выкупил кузнеца у татар и оставил его при церкви.
Положение ремесленников внутри вотчины, их права, форма эксплуатации, организация производства — все это нам почти неизвестно [1204] . Технику вотчинного ремесла мы рассмотрим в связи с городским ремеслом. Можно думать, что большинство собственно-вотчинных ремесленников, работавших на владельческом дворе, было холопами вотчинника. В этом убеждает цитировавшаяся выше грамота князя И.Ю. Патрикеева. К концу изучаемого периода ремесленники-холопы перестают быть характерным явлением. Княжеское рабовладение во второй половине XV в. падает, как это выяснено исследователями истории вотчины [1205] .
1204
Интересный сравнительный материал дает Западная Русь (см. Ф.И. Леонтович. Сельские ремесленники в Литовско-Русском государстве.) Там мы встречаемся и с различными ремесленниками в деревнях и с мастерами в замках. Так же, как и в Северо-Восточной Руси, здесь часты непашенные ремесленники («худым» людям здесь соответствуют «зубожаные», т. е. не имеющие земельного надела). Феодальные порядки выражались в том, что «ремеством на двор служат», «дарма на двор служат». При замках были ремесленники: тесли (столяры), ковали (кузнецы), слесари, колодеи (колесники, колники), бондари и ряд других.
В 1514 г. часть кузнецов с господарских дворов перевели на чинш. Этот же процесс перевода ремесленников на оброк мы наблюдаем и на Руси.
В Литовском княжестве пережиточно сохранялись нормы Русской Правды, определяющие различные штрафы за убийство вотчинных людей. Головщина (по Литовскому статуту 1529 г.) взималась так: путные люди, ремесленники, тиуны и др. урядники — 12 руб., бортники — 8 руб., тяглые мужики — 10 коп грошей, невольные паробки — 5 коп грошей (Ф.И. Леонтович. Ук. соч., стр. 5).
Вполне возможно, что в Северо-Восточной Руси продолжала существовать аналогичная тарификация, говорящая о значении ремесленников для вотчины, но данных о ней у нас нет.
1205
Б.Д. Греков. Очерки по истории феодализма в России, М.-Л., 1934, стр. 89; С.В. Бахрушин. Княжеское хозяйство…, стр. 598.
Все чаще и чаще в духовных грамотах сталкиваемся мы с холопами, отпускаемыми на волю. Это, несомненно, стоит в связи с ростом производительных сил, сопровождавшимся рядом изменений в феодальном хозяйстве. Принцип «все рождается дома» уже устарел, на смену ему пришли отношения обмена, денежной ренты, свободного ремесла, связанного с рынком. В стройную хозяйственную систему новые принципы были облечены в Домострое, но начало они получили еще в середине XV в. [1206]
1206
«… Работныхъ своихъ вс?хъ свободихъ и над?лихъ i ины окупихъ из работы и на свободу попущахь… А нын? домочадцы нашi вс? свободны живутъ у нас по своей воли виделъ еси чадо мое многихъ пустошныхъ, сиротъ и работных и оубогихъ мужеска полу и женьска. И в нов? город? и зд? на Москве вскормихъ и вспоихъ до совершена возраста, изучихъ хто чево достоин грамот? и писати и п?ти иныхъ иконного писма ин?х книжного рукод?лiя ов?х серебреново мастерства, i иныхъ всякихъ многихъ рукод?лей, а иныхъ всякими многими торговли изучих торговать, а мати твоя, многие д?вицы и вдовы пустошные i убогие воспитала в добре наказанiи изучила рукод?лию и всякому домашнему обиходу и над?ливъ за мужь давала…» — А.С. Орлов. Домострой. — ЧОИ и ДР, 1908, кн. 2, стр. 66.
Сами вотчины развивались крайне неравномерно. Монастыри, сочетавшие сельское хозяйство с разнородной промысловой торговлей и ростовщической деятельностью, оказались более устойчивы, а княжеские вотчины в системе складывающегося национального государства катастрофически разорялись. Духовные грамоты князей конца XV в. рисуют нам картину быстрого и неотвратимого разорения, от которого не могло спасти увеличение пошлин (напр., Андреем Васильевичем, братом Ивана III) [1207] .
1207
СГГ и Д, ч. 1, № 96 — Духовная Юрия Васильевича 1472 г., стр. 230; № 112 — Духовная Андрея Васильевича 1481 г., стр. 270–272; № 132 — Духовная Ивана Борисовича Волоцкого 1504 г., стр. 341.
Долги делались в Москве, в Можайске, в Дмитрове; князья занимали тысячами, сотнями рублей и не брезговали даже грошовыми займами в 5–6 рублей под залог семейных ценностей. Менялась даже самая формула грамот: сначала традиционная в русской дипломатике фраза «Кому ми что дати или у кого ми что взяти» (духовная Юрия Васильевича. Курсив наш. — Б.Р.). Правда, взять ни у кого не пришлось. 30 лет спустя княжеская духовная грамота имела совсем безнадежное начало: «Паметь Князю Ивану Борисовичю, кому что дати, и у ково есми что взялъ» (курсив наш. — Б.Р.). Нас сейчас особо интересует состав княжеских кредитов. Наряду с «брюхатыми сребролюбцами», вроде боярина И.В. Ощеры [1208] , и ростовщиками, вроде Вепря, Данила Бебеха, Бахтеяра Дубового Носа и других, мы встречаем здесь и ряд ремесленников.
1208
Софийская II летопись 1480 г., стр. 224–280. — Ощера и другие названы богатыми и «брюхатыми сребролюбцами», так как отговаривали Ивана III от сопротивления нашествию хана Ахмата.
Андрей Васильевич задолжал 51 рубль Сенке броннику, очевидно, за изготовление Сенькой оружия, так как заклад не упомянут.
Князь Иван Борисович Волоцкий (племянник Ивана III) оставил долгов на 500 рублей. Пятая часть его займов была сделана у различных мастеров: «Дати ми Семену броннику сорокъ рубловъ да четыре рубли» [1209] ; «Дати ми Фили седелнику десять рубловъ»; «Дати ми Лагуте кузнецу педдесятъ рубловъ» (курсив наш. — Б.Р.) [1210]
1209
Возможно, что это тот же Сенько Бронник, которому ранее задолжал дядя князя Ивана. За 23 года он из Сеньки мог превратиться в Семена.
1210
СГГ и Д, ч. 1, № 132, стр. 341.
Для нас не так интересна крайняя запутанность денежных дел князей, тратившихся на представительство и делавших долги ради однорядок, булатных сабель, голубых меринов, как интересен несомненный рост и имущественного и правового положения городских ремесленников. Они не только освободились от вотчинной зависимости, но поднялись даже до того, что стали кредиторами братьев и племянников самого «государя всея Руси».
Вотчинное ремесло не отмерло, разумеется, и в XVI в., но значение его во многих местах сильно сократилось, о чем так красноречиво говорят памяти князей — «у кого есми что взял», напоминающие пушкинского «Скупого рыцаря».