Ремесло древней Руси

Рыбаков Борис Александрович

Фибулы, употреблявшиеся попарно в качестве застежек легкого женского плаща, встречены и в погребениях, и в кладах (в горшке или даже в шлеме) [136] .

К сожалению, большинство фибул относится к печальному разряду случайных находок без указания обстоятельств их нахождения. Внутри второй, днепровской, области распространения лучевых фибул можно отметить, что простые и сложные типы встречаются в одних и тех же местах, за исключением крайнего восточного района, где отсутствуют пышные антропоморфные формы [137] .

136

Н. Макаренко. Колосковский клад. — ИАК, СПб., 1906, вып. 19.

137

Необходимо оговориться, что типологически-эволюционные ряды не дают нам безусловного права

считать простейшую форму всегда предшествующей по времени более сложной. Простейшая форма предшествует в генетическом, а не в хронологическом смысле, так как появление новой усложненной формы той или иной вещи не означает полного исчезновения старой, простейшей формы. И новая сложная форма и старая простая могут сосуществовать довольно долго. Интересна в этом отношении эволюция семилопастных височных колец, прослеженная А.В. Арциховским («Курганы вятичей», М., 1930) по материалам XII–XIV вв. Оказалось, что простейшая форма XII в. продолжала существовать до XIV в. включительно, хотя к этому времени из той же простейшей формы височного кольца развилась пышная форма трехлопастного, украшенного фигурками коней и прорезным кружевом. Обе формы в XIV в. существовали одновременно на одной территории. Возможно, что различная быстрота эволюции и сохранность архаических форм обусловлены различной социальной средой.

Это различие не хронологическое, так как на востоке встречаются и самые поздние, деградировавшие фибулы. Вероятнее всего интенсивное развитие сложных композиционных форм фибул шло в районах, прилегающих к Днепру, а на окраинах продолжали бытовать более простые типы фибул.

К географическим и историческим особенностям днепровской области распространения фибул придется еще вернуться в дальнейшем, а сейчас для выяснения происхождения лучевых фибул необходимо рассмотреть отношение их к готам.

В пользу готской теории приводят два факта: во-первых, наличие лучевых фибул в готских могилах Южного Крыма и, во-вторых, появление их в Западной Европе одновременно с походами готов [138] .

Нужно заметить, что оба аргумента основаны на обобщенном понимании лучевых фибул как категории вещей, связанных только с одним определенным народом. Оттенки типологической эволюции не учитывались, равно как недостаточно были учтены хронологические данные.

Если считать лучевые фибулы характерным признаком готской культуры, то естественнее всего искать все (а особенно ранние) элементы эволюционного ряда в подлинно-готских погребениях. Классическим некрополем крымских готов считается могильник Суук-Су близ Ялты [139] .

138

De Baye. Les tombeaux de Goths en Crimee. «Memoires de la Societe National des Antiquaires de France», vol. LXVII, Paris, 1907; Nils Aberg. Gothen und Langobarden in Italien, Uppsala, 1923.

139

Н.И. Репников. Некоторые могильники области крымских готов. — ИАК, СПб., 1906, вып. 19. См. также: «Записки Одесского общества истории и древностей», Одесса, 1907, т. XXVII; Н.И. Репников. Разведки и раскопки в Крыму в 1907 г. — ИАК, СПб., 1908, вып. 30. — Сплошная нумерация погребений, таблиц и рисунков во всех трех изданиях очень удобна для ссылок и избавляет от необходимости указывать каждый раз издание. Римские цифры обозначают таблицу, арабские — номер рисунка.

Большое значение могильника Суук-Су для датировки многих причерноморских памятников явствует из наличия в нем погребений, датированных византийскими монетами:

Длительность существования кладбища — с III по X столетие — и наличие четких погребальных комплексов увеличивают значение могильника. Если попытаться расположить основные категории вещей в эволюционно-типологические ряды, то окажется, что эти ряды полностью совпадают и с хронологическими данными монет.

Иногда инвентарь разных погребений настолько совпадает даже в мелочах, что позволяет, например, говорить о полной синхронности погребений № 46 и 56. Так как погребение № 56 датировано монетами, то и его современник получает точную дату.

Лучевые фибулы в могильнике Суук-Су встречены двух типов — керченского и приднепровского. Первые найдены в погребениях № 155 и 162 и связаны с вещами V в. Все фибулы из этих погребений серебряные, с позолотой и камнями; они образуют два гарнитура.

Лучевые фибулы днепровского типа найдены в погребениях № 28, 55, 86, 87, 154. Все они — бронзовые, без камней, разрозненные, часть из них поломана. Чувствуется, что для этого могильника они — чуждый, заносный тип украшений.

Самым ранним следует считать погребение № 154 с монетами Феодосия II (408–450). Захоронение нельзя отнести к середине V в., так как оно содержит вещи явно более поздние (напр., пряжку с соколиной головой), встреченные даже с монетами имп. Маврикия. Вероятнее всего это погребение относится к началу VI в.

Следующим

в хронологическом порядке идет погребение № 86. С него и нужно начать более точное хронологическое определение. Помимо фибул, там найдены браслет с расширенными концами, медные (а не золотые, как обычно) височные кольца и большая серебряная пряжка (табл. IX, рис. 8). Совершенно аналогичная пряжка найдена в погребении № 61, которое, в свою очередь, по некоторым признакам (золотые городчатые подвески) можно сближать с погребением № 56, датированным монетой императора Юстиниана 527–565 гг. Следовательно, более или менее одновременными можно считать погребения № 56, 61 и 86; их можно отнести к середине или ко второй половине VI в. Погребение № 86 следует признать наиболее поздним, судя по вырождающейся форме височного кольца и по большой изношенности основного датирующего предмета — пряжки.

Следующим в типологическом ряду стоит погребение № 28. В этом погребении есть такой же хороший датирующий признак — пряжка (типа табл. VIII, рис. 4), тождественная пряжке из погребения № 77 с монетой Маврикия 597–602 гг. Получаются две пары одинаковых пряжек: № 86 и 61, с одной стороны, и № 28 и 77 — с другой. Сличение обеих пар (табл. VIII, рис. 4 и IX, рис. 8) убеждает в том, что все четыре пряжки крайне близки по рисунку серебряного литья и различаются лишь формой центрального камня (№ 86 и 61 — овальной формы, № 28 и 77 — прямоугольные). Все это позволяет сблизить даты всех четырех погребений, относя их к рубежу VI и VII вв. Лучевые фибулы из погребения № 86 нужно относить ко второй половине (или к концу) VI в., а фибулы из погребения № 28 — к началу VII в.

Погребение № 87 не имеет характерных вещей, которые уточняли бы датировку, и ввиду типологической близости фибул с одной из фибул 28 погребения, его следует также отнести к началу VII в.

Погребение № 55 содержит фибулы поздних типов. Одна из них относится уже к концу эволюционно-типологического ряда. Сопровождающие вещи также поздние: медные спиральки и медная серьга с характерной гирькой каплевидной формы и с боковым отростком на кольце. Аналогичные серьги есть в неопубликованном железницком кладе близ Зарайска [140] , который можно датировать VIII–IX вв. Такая же серьга найдена на Пастерском городище вместе с такими же поздними фибулами [141] , что доказывает неслучайность этого сочетания. Датировать погребение № 55 нужно VII–VIII вв. В итоге получается, что готский могильник, насчитывающий несколько сотен могил, в которых хоронили в продолжение 600 лет, обладает всего лишь несколькими погребениями с «готскими» лучевыми фибулами. В трех из этих погребений (кроме № 87) фибулы непарные, разрозненные, а в погребении № 87 одна их них даже починена бронзовыми заклепками (табл. VII, рис. 1). Четыре комплекта фибул во времени распределяются между концом VI в. и концом VIII в., т. е. на 150–200 лет.

140

Коллекции ГИМ в Москве.

141

А.А. Бобринский. Ук. соч., рис. 37.

Ранние могилы Суук-Су совершенно не знают лучевых фибул. Господствующим типом здесь является двупластинчатая фибула с тремя лучами, прикрепленными к шестиугольному щитку и с длинным двускатным другим щитком. Этот тип лучше других сохранил форму своего римского прототипа. Встречается он почти во всех женских погребениях вплоть до самых поздних (для нижнего слоя), которые можно датировать VIII в. Многочисленность и устойчивость этого типа позволяют считать его характерной чертой готских погребений наряду с другими вещами, вроде золотых височных колец, упомянутых выше пряжек и др. При сравнении фибул с остальным инвентарем Суук-Су, невольно создается впечатление чужеродности их; особая техника литья, необычный рисунок, а самое главное — крайняя малочисленность их, разрозненность и некомплектность, — все это очень убедительно свидетельствует против признания лучевых (пальчатых) фибул спецификой готов.

В готской среде лучевые фибулы были случайными гостями, появившимися очень поздно (не ранее середины VI в.) и на протяжении двух последующих столетий нарушавшими единство готской культуры всего лишь несколько раз. Если сопоставить все характерные вещи готских могильников (Суук-Су, Узень-Баш, Эски-Кермен, Артек, Гурзуф и др.) с вещами, находимыми на Среднем Днепре и его притоках, то окажется, что готский мир Южного Крыма не имел никакого соответствия в антских краях. Насколько близки друг к другу аланские погребения Северного Кавказа и удаленных верховьев Донца, настолько далеки готские и днепровские археологические памятники, отделенные друг от друга теми же степями. В III–IV вв., когда отдельные готские отряды были в причерноморских степях и воевали с антами, на Днепре существовала своя устойчивая и яркая культура полей погребальных урн и выемчатых эмалей, которую можно связывать с вендами-антами. На юг, в степь, эта культура не подвигалась, оставаясь в пределах черноземной лесостепи. Днепровских вещей IV в. нет в тех районах, в которых нам исторически известны готы. В 375 г. готы, разбитые гуннами, ушли на Запад; они взяли с собой много различных вещей, преимущественно боспорского производства, и растеряли их на своем пути в Западной Европе, но среди этих вещей не было ни одной, происходившей с берегов Среднего Днепра. На Днепре же расцвет сложного мастерства выемчатых эмалей падает именно на послеготское время.