Ремесло древней Руси

Рыбаков Борис Александрович

Русские серпы X–XIII вв., часто встречающиеся в курганах, в основном сводятся к трем типам, имеющим каждый свою довольно обширную область распространения [317] .

Сопоставление с позднейшими этнографическими материалами и с современными заводскими серпами, контуры которых изыскивались лабораторным путем, убеждает нас в том, что основная форма орудия была найдена еще в X–XI вв. То же самое можно сказать и о горбушах. Отличие их от современных кос объясняется изменениями в характере уборки сена, а не плохой моделью косы, выработанной в домонгольское время: там, где горбуша (коса с короткой рукоятью) сохранялась до наших дней, она воспроизводит именно домонгольскую форму.

317

А.В. Арциховский. К методике изучения серпов. ТСА РАНИОН, вып, IV, М., 1928.

Особенно интересна история топора, вехи для которой намечены исследованиями В.П. Горячкина и В.А. Желиговского [318] .

Реконструируя

отсутствующие рукояти и вычисляя коэффициент полезного действия, В.А. Желиговский установил, что малопроизводительная форма втульчатого позднедьяковского топора и коротколезвийного топора VIII в. (верхневолжского типа) к X в. сменяется рациональной и устойчивой формой топора с опущенной бородкой. Этот тип топора становится основным для всей домонгольской эпохи на очень широкой территории. Все рабочие топоры, находимые в русских деревенских курганах, представляют варианты этого типа. Коэффициент полезного действия у коротколезвийного топора VIII в. [319] равен 0,76. У русских топоров с опущенной бородкой он колеблется в пределах от 0,8 до 0,973, приближаясь к единице, т. е. к максимальному использованию всей силы удара. При этом форма топора менялась в следующих направлениях: лезвие удлинялось за счет оттягивания вниз бородки, перемычка между обухом и лезвием становилась все уже (устранялся излишний запас прочности), нижняя часть принимала форму правильной широкой дуги, промежуток между концом этой дуги и нижним краем лезвия становился все меньше (опять по тем же соображениям уменьшения излишков прочности). В результате кузнецы X–XIII вв. выработали легкий и изящный тип топора, который дожил до современного белорусском Полесье [320] .

318

В.А. Желиговский. Эволюция топора и находки на Метрострое. («По трассе первой очереди Московского метрополитена») Л., 1936.

319

Датировка топоров, исследованных по методу Желиговского, произведена В.П. Левашовой.

320

Н.И. Лебедева. Жилище и хозяйственные постройки Белорусской ССР. М., 1928. — «Сякiры», совершенно аналогичные курганным типам, мне удалось видеть на базаре в Минске в 1932 г. Курганные топоры близки также по форме к известным топорам канадских лесорубов, профиль которых определялся при помощи научных данных.

Интересно отметить, что тип русского топора постепенно проникает к соседям и вытесняет там более примитивную форму. Топоры курганного типа есть в Прикамье [321] , встречаются и в Финляндии [322] .

В итоге обзора доменного и кузнечного дела в русской деревне X–XIII вв. можно сказать, что смерды были вполне обеспечены всем необходимым железным инвентарем работы местных кузнецов, которым были известны все важнейшие технические приемы: сварка, пробивание отверстий, кручение, клепка пластин, наваривание стальных лезвий и закалка стали. В каждой кузнице работало не менее двух кузнецов (мастер и подручный); не исключена возможность того, что для нагнетания мехов привлекалась еще дополнительная рабочая сила [323] .

321

«Древности рек Оки и Камы» в обработке А.А. Спицына, вып. 1, СПб 1901.

322

Г.К. Гейкель. Из финляндской археологической литературы. — ИАК, СПб., 1911, вып. 38, стр. 152. — Два топора из Кексгольма являются прекрасными образцами русской кузнечной работы. Возможно, что эта находка связана с русской колонизацией древнего города Корела.

323

В «Калевале» кузнец Вейнемейнен, разжигая горн, всегда приказывал многочисленным рабам дуть мехами.

В X в., когда кузнецы северо-восточных областей занялись и литьем меди, к их функциям прибавилось сложное дело, требовавшее дополнительного оборудования и (знаний. Позднее, в XI XIII вв., таких комбинированных вещей из меди и железа мы уже не встречаем. Возможно, что к этому времени литейное дело частично обособилось от кузнечного; подробнее этот вопрос будет рассмотрен в связи с ювелирным делом в деревне.

2. Ювелирное дело

Ювелирное дело в русской деревне X–XIII вв. представлено огромным количеством материалов. Каждый женский курган содержит в себе различное «узорочье» и «утварь гривную» в количестве, зависящем от достатка и зажиточности его владелицы [324] .

Но было бы ошибочно все украшения, носившиеся древнерусскими крестьянками, рассматривать как изделия местных сельских мастеров.

В составе вещей из деревенских курганов (как я буду доказывать это ниже в главе о сбыте ремесленных изделий) есть, несомненно, известная доля городской продукции, попадавшая в деревню путем внутренней торговли.

Грань между городскими и деревенскими вещами может быть проведена, но нужно заранее оговориться, что в некоторых случаях она проводится условно.

324

По данным современной этнографии, подтверждаемым двумя свидетельствами летописи, можно установить, что в древней Руси был обычай хоронить в подвенечном наряде. Так, напр., Владимир, собираясь убить Рогнеду, предлагает ей одеться «как в день посяга» (свадьбы). В 1261 г. жители Судомира, осажденного татарами, готовясь к смерти, «изодешася в брачные порты» (Ипатьевская летопись). Это обстоятельство как бы приводит все курганные инвентаря X–XIII вв. к одному знаменателю и позволяет сравнить их между собой без особенной опасности впасть в заблуждение из-за случайности подбора в каждом погребении положены лучшие вещи, входившие в состав брачного наряда.

Из курганных вещей необходимо исключить многие виды бус (особенно стеклянных), изделия из волоченой проволоки (?), изделия с настоящей зернью, вещи с позолотой, крестики с выемчатой эмалью, некоторые виды языческих амулетов и др.

За вычетом перечисленных категорий, производство которых в деревне не доказано, остается все же чрезвычайно обильный материал о мастерских, выделывавших украшения.

В главе о происхождении русского ремесла пришлось уже вскользь коснуться сведений о ювелирном деле. Формы вещей со временем сильно изменились, но в курганах X–XI вв. сохранились пережитки значительно более ранних форм, уводящих нас к временам VII–VIII вв. Традиции антской эпохи чувствуются иногда и в городских и в деревенских вещах, но, естественно, что в большей степени чувствуются они в глухих, удаленных от крупных городов местах, например, в лесах радимичей и вятичей.

Большинство технических приемов древнерусских «кузнецов меди и серебру» уходят корнями в первые века н. э. Курганная эпоха, особенно богатая находками ювелирных изделий, дает лишь большую тщательность выделки, большее разнообразие форм. Материалом для украшений служили медь, серебро и различные сплавы. Золота в деревенских курганах нет. В более или менее чистом виде применялось серебро, но в деревенских курганах серебро без лигатуры встречается крайне редко. Медь большей частью встречается в сплавах с оловом или серебром. Изредка встречаются оловянные вещи. Для большинства вещей характер сплава не оказывал влияния на технику изготовления. По внешнему виду древнерусские украшения из сплавов делились на две группы: одна — это украшения, подражающие по цвету золоту (с преобладанием меди в сплаве), и вторая — украшения, имитирующие серебро (бронза с большим процентом содержания олова или сплава меди с серебром — «биллон», или серебро с оловом). Впредь до массовых химических анализов уловить какую-нибудь закономерность в сплавах довольно трудно [325] .

325

Химические анализы курганных предметов производились случайно и количество их настолько незначительно, что включать результаты этих анализов в исследование русских древностей пока бесполезно.

В отношении приобретения цветных металлов русские златокузнецы находились в очень неблагоприятном положении. Ни золота, ни серебра, ни меди в пределах тогдашних русских земель не было. Все эти металлы ввозились из соседних стран. Относительно серебра долгое время в исторической литературе господствовало представление о существовании «Закамского серебра», которым уже давно интересовались новгородцы. Но едва ли в соответствующих текстах летописи идет речь о металле, скорее всего, словом «серебро» названа дань вообще.

В X в. князя Святослава привлекало к Дунаю то, что на Дунай, в числе прочих благ, идет чешское серебро. Это один источник получения серебра. Вторым источником (до начала XI столетия) могли быть арабские монеты, шедшие в изобилии из среднеазиатских городов [326] .

Ближайшим к Руси месторождением меди было Бахмутское, эксплуатировавшееся в глубокой древности, и Повенецкое, относительно которого никаких древних сведений нет; третьим источником снабжения медью могла быть Волжская Болгария, где медь, разрабатывалась во многих местах. Поволжские, окские и камские могильники изобилуют медными и бронзовыми изделиями. Торговые связи с Волжской Болгарией, облегчавшиеся прекрасной магистралью — Волгой, были сильно развиты; возможно, что одним из товаров, шедших из Прикамья на Русь, была медь.

326

А.А. Марков. Топография кладов восточных монет (сасанидских и куфических) СПб., 1910; А.А. Ильин. Топография кладов серебряных и золотых слитков, П., Гос. изд., 1921.

Среди различных технических приемов древнерусских ювелиров-, на первое место нужно поставить литье. Это наиболее старый прием, известный населению Восточной Европы еще со времени бронзового века. Металл расплавляли в глиняных тиглях (рис. 18–20), при участии мехов, повышавших температуру горна. Затем расплавленный металл (или сплав металлов) черпали из тиглей глиняной ложкой, носившей специальное наименование «льячка» (от глагола «лить») (рис. 21). Льячки обыкновенно делались с носиком для слива и глиняной втулкой, в которую вставлялась деревянная рукоять. Льячку с металлом подогревали в пламени, и затем жидкий металл наливали в литейную форму, все углубления которой должны были быть заполнены металлом. Когда залитая форма остывала, из нее извлекали металлическое изделие, в точности повторяющее форму.