Реми
Шрифт:
— Просто убирайтесь отсюда, парни, — я придерживаю дверь открытой для них одной рукой, а другой удерживаю Брук у своей груди. Они пялятся на Брук, будто она может решить какую-то неведомую загадку для них, так что я резко говорю им:
— Я делаю, что хочу, вы поняли?
Это напоминает им, что я здесь, свирепо смотрю на них, и они обращают свое внимание на меня.
— Мы поняли, Рем, — отвечает Райли, следуя за Питом в коридор.
— Тогда не смейте забывать об этом, — хлопаю дверью и запираю ее, теперь никакой тупица не войдет сюда и не прервет мое время с ней, затем
Идет вода, и я быстро снимаю свои ботинки и ее обувь, затем вхожу в душ, неся ее на руках.
— Давай смоем с тебя это дерьмо.
Она становится на ноги, когда я провожу руками по ее влажным волосам. Вода стекает ей на лицо, когда я снимаю с нее платье через голову. Отбрасываю его в сторону, намыливаю руки, затем наблюдаю за ее лицом, когда провожу руками по ее телу.
Она прикусывает нижнюю губу, когда я прикасаюсь к ней, поднимая ее руки вверх и скользя мылом у нее подмышками, вниз по животу, между ног, вверх к шее. Моя футболка мокрая, и прилипла к груди, и я рывком снимаю ее одной рукой, быстро намыливая себя.
— Не верится, что твои фаны назвали меня шлюхой, — говорит она, наблюдая за мной.
Я быстро намыливаю свои волосы.
— Ничего, ты справишься.
— Думаешь, я должна?
— Ага.
Затем я намыливаю волосы Брук, пальцами поглаживая кожу ее головы.
— Они ненавидят меня, — несчастно говорит она мне. — Я не смогу прийти на твои бои без страха подвергнуться линчеванию.
Хватаю душ и направляю воду на голову Брук, и она закрывает глаза, когда пена стекает по ее телу.
О Боже. О Боже.
Ее соски упираются в лифчик, мягкие и сморщенные. И ткань ее белых трусиков прилипла к губам ее киски. Чертовски гладкой, как и вся она. Я резко перевожу взгляд к ее глазам прежде, чем вздрагивают ее ресницы, она открывает глаза и смотрит на меня. Ее овальное лицо, розовые губы, темные влажные волосы, блестящие от воды ресницы и эти золотые глаза, смотрящие на меня с таким выражением. Будто на этой земле больше ничего нет, на что бы она хотела смотреть, кроме меня. Мое горло, будто пересохло, когда я отодвигаю прядь влажных волос возле ее лба, мое сердце бьется так быстро, как оно еще никогда не билось ни за что в моей жизни.
Она такая красивая и совершенная, что мне становится больно дышать. Поднимая руки, обхватываю руками ее лицо так нежно, как только могу и смотрю на нее, затем одним пальцем касаюсь ее рта. Она забрала у меня этот рот, и я хочу его обратно. Хочу его обратно, потому что он мой. Он чертовски мой, и она убивает меня прямо сейчас, смотря на меня этими глазами, и я вижу её влажное и дрожащее тело.
— Этого никогда не случится, — грубо отвечаю я, потому что только через мой труп кто-то причинит ей вред, фаны или кто-либо еще.
По гладким сухожилиям ее горла вижу, как она сглатывает.
— Реми, тебе не стоило... говорить так обо мне. Они подумают, что ты и я... что ты и я... — она качает головой и смотрит на меня, задыхаясь.
— Что ты моя? — мягко продолжаю я.
Мгновение она моргает, затем смеется.
— Что смешного? — спрашиваю ее.
Открываю стеклянную дверь душевой, затем оборачиваю полотенце на своих бедрах и снимаю спортивные штаны. Она все еще смеется, когда я возвращаюсь к ней, оборачиваю в полотенце, поднимаю и несу к кровати.
Опускаю ее по центру, и я не уверен, веселит ли меня ее смех или нет.
— Мысль о том, чтобы быть моей, веселит тебя? — дразню ее.
Забираясь руками под ее полотенце, стаскиваю с нее трусики и снимаю лифчик, затем вытираю полотенцем ее тело и волосы быстрыми, уверенными движениями.
— Так ты считаешь, что быть моей – смешно? — настаиваю я, проводя полотенцем по ее обнаженной аккуратной груди, наблюдая за ней. — Это смешно, Брук? — повторяю я, глядя ей в глаза.
— Нет! — выдыхает она, ее смех полностью исчезает, когда она наклоняет свои бедра, помогая мне вытереть ее. Я вытираю ее ноги и, когда достигаю колена с небольшим шрамом, замедляю свои движения, обследуя его. Я никогда не хотел поцеловать что-то другое, кроме губ и киски, но я борюсь с желанием поцеловать ее поврежденное колено.
Маленькая рука дрожит в моих волосах, и я слышу ее шепот:
— Ты когда-нибудь принадлежал кому-то?
Мои глаза возвращаются к ней, ее зрачки темные, как ночь, когда она смотрит на меня. Всепоглощающая ревность разрывает меня, когда я думаю, что она принадлежала кому-то другому передо мной. Ощущая бурление в груди, охватываю ее щеку одной ладонью и смотрю на нее.
— Нет. А ты?
Она прячет щеку в моей руке и шепотом отвечает:
— Я никогда этого не хотела.
— Я тоже.
Мы смотрим друг на друга, и между нами будто потрескивает воздух. Она нуждается во мне. А я чертовски нуждаюсь в ней.
Провожу пальцем по ее подбородку, подбирая нужные слова:
— Пока в Сиэтле не увидел эту милую девушку с огромными золотыми глазами и розовыми пухлыми губами... мне стало интересно, сможет ли она меня понять...
Ее грудь вздымается и я наклоняюсь ближе, чтобы почувствовать ее аромат, поднимая полотенце выше, чтобы прикрыть ее тело прежде, чем я не выдержу и возьму это маленькое тело моей мечты, и трахну эту женщину моей жизни, и позволю ей разбить меня, когда она осознает, кем и чем я являюсь, и что во мне чертовски не так.
Мой голос становится грубым от этой мысли.
— Брук, я так многое хотел тебе сказать, но не могу подобрать слова.
Упираясь своим лбом о ее, делаю глубокий вдох и провожу носом по ее лицу.
— Ты меня крепко связала.
На мгновение, я нахожу её губы и быстро целую, прежде чем смотрю в ее глаза.
— Я хотел включить тебе тысячи разных песен, чтобы ты поняла, что... я чувствую…
По ней проносится дрожь, когда я вожу пальцем вдоль ее верхней губы, затем нижней. Она тихо стонет и я держу ее лицо в своих руках и прижимаюсь своим ртом к ее, затягивая ее язык в свой рот, чтобы я мог сосать его.