Репей в хвосте
Шрифт:
Потом подтянула к себе телефон. Петюня не снимал трубку долго. Я уже отчаялась — там час ночи, может и спать, и гужбанить где-нибудь в своих богемных кругах. Наконец на том конце провода отозвались жеманным козлетончиком. По-французски. Сначала я растерялась. Потом попыталась общаться на английском, который хоть и не был у меня совершенным, но как показала практика, вполне понятным для заинтересованных лиц. Однако то ли то лицо, с которым я общалась сейчас, не принадлежало к их числу, то ли действительно не понимало ни слова, но добиться от него толку мне не удалось. Тогда я попыталась перейти на французский, который
— У твоего друга абсолютно парижский выговор.
— Да и московский у него неплох, — сердито поглядывая на смешливо изогнувшего брови Ивана, буркнула я.
— Шарль просто покорен. Ты спишь с этим парнем, или мне имеет смысл начинать ревновать?
— Держи своего Шарля подальше, а то зубов не досчитается, — воинственно огрызнулась я, отпихивая от себя хохочущего Ивана, и приступила непосредственно к допросу. — Рассказывай, что с Наткой у тебя там приключилось. Вернулась девка сама не своя. Надеюсь, твои педики…
— Мои педики тут совершенно не при чем, — с достоинством возразил Петюня и прокашлялся.
— Тогда кто?
— Да Бог его знает, Маша. Кто-то у нее тут был. Звонил, встречалась она с ним. Но кто? Я не лез. Девочка уже взрослая, да и умна не по годам — поди проконтролируй. Так что уж прости, если что. Значит, не доглядел… Постой… — негромкий говорок в сторону от трубки, потом: — Шарль говорит, что это был русский — слышал их телефонный разговор. Видно зная, что он ни черта не понимает, перед ним не стеснялась. А еще как-то раз он видел его издалека. Говорит высокий, красивый и блондин. Вот и все.
— Говнюк он!
— Кто, Шарль?
— Да нет! Блондин этот, черт его дери. Ну ладно. Пока.
— Пока, дорогая. Звони, если что.
Я положила трубку и призадумалась. Иван не сводил с меня глаз, и я улыбнулась ему.
— Ты никогда не говорил, что знаешь французский.
Он нахмурился, потом пожал плечами.
— А я этого и не знал, Машуня. Услышал, как этот малый трещит, и вдруг осознал, что понимаю его…
— Может ты француз?
— Ага. Граф Монте-Кристо.
А потом вдруг.
— Кто я такой, Машка? Кто я? — и такая беспомощность, страх в голосе, что я прижалась к нему всем телом, обняла, прижала, гладя по голове, успокаивая, оберегая.
Глава 8
Утром я уехала очень рано — спешила на встречу с шефом. Оставляла своих с тяжелым сердцем, не представляя, как поладят при свете дня моя вышедшая на тропу войны дочь и Иван, и как себя поведет в этой ситуации Вася. Однако то, что мне предстояло обсудить с Максимом Незнающим, моим непосредственным начальником, сейчас было важнее.
В компании естественно не обходилось без шуточек по поводу его фамилии, но на самом деле даже самые завзятые шутники отдавали себе отчет в том, что имеют дело с настоящим профессионалом. Он был по природе своей демократичен, этакий выходец из эпохи гласности, всеобщего журналистского равенства и братства. Однако те, кто успел узнать его лучше, имели представление о том, каким он мог быть, когда дело, а скорее его собственные желания и амбиции требовали иного. Я принадлежала к числу посвященных и поэтому совершенно не представляла, как отреагирует Максим на мое более чем нестандартное предложение померяться силами с ФСБ.
Мне пришлось ждать. Что делать? Как известно, начальство не опаздывает, а задерживается. Я долго колебалась, посвящать ли мне его только в ситуацию вокруг последнего эпизода или же во все детали моей эпопеи. Потом решила, что именно ему подставлять задницу, если что пойдет не так, и пришла к выводу, что расскажу все… Ну за некоторыми небольшими исключениями — по-прежнему было страшно говорить о неизведанном, но пугающем прошлом Ванечки. Я была убеждена, что именно там кроются ответы на все мои вопросы, но не меньшей была и вера в то, что как только мы афишируем свои знания по этому поводу или хотя бы обозначим интерес, нам всем может прийти быстрый и безболезненный конец. Очень профессиональный. Одно дело воевать против двоих отдельно взятых федиков, и совсем другое вступать в конфронтацию со всей махиной Федеральной службы безопасности.
Поэтому я собиралась элементарно опустить свои догадки касательно Ивана, умолчать об участии во всем этом дяди Вени, отца и, однозначно, Медведя Ивановича, ведь именно его ракета, пущенная в злосчастный вертолет Петренки, оборвала несколько жизней. Пусть бандитских, но тем не менее… Все же остальное я планировала выдать в полном объеме и с соответствующими комментариями.
Наконец Максим появился и жестом поманил меня за собой в кабинет. Явно не в духе и спешит.
— Ну что там у тебя, Мария?
Я начала от печки и довольно быстро доплясала до эпизода, который имел место в этом самом кабинете, и в котором главными фигурантами были Лелик и Болек. Тут Максим явно заинтересовался и даже перестал крутить ручку, автоматически оказавшуюся у него в руках, как только он сел за стол. Лицо его приняло выражение: «А вот отсюда, пожалуйста, поподробнее», и я послушно продолжила, соответствуясь с начальственными пожеланиями. Дослушал все так же молча.
— И что ты предлагаешь?
— Я рассчитывала услышать какие-то предложения от тебя.
— М-да? Тогда возможны варианты. Первый — я звоню своему хорошему знакомому…
— Нет.
— Ага… — задумался, постукивая ручкой по отсвечивающей лаком столешнице. — Значит, кулуарно и полюбовно не хочешь…
— Хочу, Максим, очень хочу. Только на все сто процентов убеждена, что не выйдет.
— Почему?
— Дело в том, что у меня тоже есть… гм… приятели, и именно они после, заметь, размышлений и определенных действий посоветовали мне предать это все гласности. То есть не все, а то, что можно доказать, а именно последний эпизод, — и я тряхнула коробочкой с диском, где было видео отснятое в вертолете.