Репортаж с ничейной земли. Рассказы об информации
Шрифт:
– Нет, профессор, мы должны идти дальше. Я, как автор, прекрасно сознаю всю ответственность этого шага, но мы не можем возвращаться домой, не узнав Ничейной земли. Вот ес.ли бы ваши знания дополнить нашим энтузиазмом... Вы не находите, что вместе мы представляли бы собой боевой коллектив? Конечно, мы не берем на себя смелость решать научные проблемы или опровергать Бриллюэна. У нас нет для этого достаточно глубоких знаний. Но у нас есть вопросы, на которые мы будем пытаться найти ответ. В Новом Городе мы не нашли ответов. А читатели требуют. Они хотят знать все. Их интересуют вопросы о том, как связаны информация и энергия, энтропия газа и энтропия словесного текста. Они хотят понять, почему информация может храниться и в живых клетках
Профессор молчит. Вечереет. Сгущаются сумерки над необъятным простором Ничейной земли.
– Да, конечно, - задумчиво произносит ученый.
– Ваши вопросы наводят на размышления. Я уважаю ваше желание во всем найти ясность, но одного желания слишком мало, чтобы пуститься в опасный путь по Ничейной земле.
– Разумеется, профессор! Поэтому мы так рады нашей случайной встрече. Идемте с нами, профессор! Пусть вы ошибетесь - вас поправят другие ученые. Но кто-то же должен идти в неизвестное?
Тем более что путь, указанный Бриллюэном, ведет от облака газа прямо к Ничейной земле.
Вот послушайте! Только что мы закончили путешествие в мир молекул. Мы старались «увидеть» там энтропию. В Новом Городе нам говорили, что энтропия - это неопределенность. А в облаке газа мы увидели, что ее порождает. Энтропия - это неопределенность движения, это хаос движущихся молекул. Вы согласны?
– Безусловно. Против этого трудно что-либо возразить.
– А информация? Разве она могла бы «жить» без движения? Что такое значок Р, - в знаменитой формуле Шеннона? Вероятность событий. А разве могли бы происходить события, если бы все разом остановилось? Откуда бы мы получали информацию, если бы луч телевизора не двигался по экрану, электроны не бежали по проводу, а движущаяся мембрана, заставляя колебаться окружающий воздух, не рождала звук?
– Но позвольте!
– перебил профессор.
– Вот передо мной лежит раскрытая книга. В ней нет никакого движения. А содержащаяся в ней информация составляет миллионы бит. Значит, может быть информация без движения?
– Вы ошибаетесь, профессор. Здесь есть движение. Для того чтобы получить эти биты, вы должны букву за буквой пробежать глазами весь текст. Разве могли бы вы прочесть в ней хотя бы одну фразу, если бы ваши глаза не скользили по строчкам текста, следя за движением чередующихся букв? Эта книга, вся от первой до последней строчки, рождена движением. Когда-то движением руки автора было впервые создано определенное чередование слов и букв. Движение рук машинистки превратило рукопись автора в печатные страницы. Движением наборщика были созданы оттиски, движением печатных станков из этих оттисков родились тысячи экземпляров книг.
Но еще раньше, чем автором книги была написана первая строчка, какие-то события, происходившие в окружающем его мире, уже будоражили его чувства и создавали движение мысли, которой спустя какое-то время суждено было с помощью кода (алфавита) превратиться в чередование букв. Вы чувствуете, профессор, как неразрывная цепь информации связывает всех, кто создавал эту книгу? Автор получал ее из разных источников или от людей, которые стали героями книги. Машинистка использует в работе информацию, данную автором; наборщик - информацию машинистки; мы с вами черпаем информацию из созданных ими книг. И всюду движение, движение, движение. Вы помните, у Гёте: «Мгновенье, ты прекрасно, остановись, постой!» Если бы прекрасное мгновенье и в самом деле «остановилось» и «постояло», принесло бы оно удовлетворение Фаусту? Как вы думаете, профессор?
– Гм... Очевидно, нет. Он и в самом деле не узнал бы ничего по сравнению с тем, что знал до него.
Модели движения
На Ничейную землю спустилась ночь. На черном бархате незнакомого неба мерцают звезды, и медленно выплывает из-за линии горизонта знакомая Луна. Но мы по-новому смотрим на нее и на звезды: мы думаем о движении, которым наполнен мир. Там, в непроглядной тьме мирового пространства, движутся миры и галактики, гигантские ядерные взрывы на звездах изрыгают в пространство клубы звездной материи и тепловые лучи. И так же, как на Земле, тепловая энергия стремится равномерно распространиться по просторам космического пространства, и так же, как на Земле, растет энтропия нагревающихся тел. Единым законам подчиняется это движение и в микроскопическом мире молекул и в огромных метагалактиках, образующих макромир. Мир словно связан одной невидимой нитью, но кто способен разглядеть эту нить?
Есть среди многих слов человеческой речи одно, быстрое и сверкающее, как взмах клинка, - «мысль». Слово это вместило в себя все остальные слова. И все, что выражается словами. И все, что можно понять без слов. Смысл его безграничен, потому что мысль - это тоже движение, но движение отраженное: в мысли, как в зеркале, отражается мир. Но зеркало отражает лишь то, что зримо. А мысль - все.
Кто видел, как движутся молекулы в облаке газа? Никто. Мысль Больцмана и Максвелла проникла в тайны незримого мира гораздо раньше, чем Свидберг увидел его в микроскоп. Микроскоп тоже рожден мыслью. Но и он не дает всей картины движения: в его поле зрения умещаются лишь маленькие фрагменты нескончаемой пляски молекул. Зато мысль позволяет увидеть все молекулы разом, найти в их хаотическом танце свои незыблемые законы и описать их кривыми Максвелла и блистательной по глубине мысли формулой:
S = - Pilog Pi.
Кто видел далекие от нас галактики или ту метагалактику, в состав которой входит наша малюсенькая планетка, где не только Земля, но и вся солнечная система занимает не больше места, чем пылинка, затерявшаяся среди каракумских песков?
Их не видел никто. Даже самый совершенный телескоп не позволяет охватить взглядом эту гигантскую систему. Но мысль может связать воедино ее звенья, установить законы ее движения, увидеть не только то, что происходит с ней в настоящее время, но и то, что должно произойти через миллиарды лет. Казалось бы, куда только не проникла человеческая мысль! И вдруг безжизненная равнина, где мысль еще только на ощупь прокладывает дороги, где лишь огонь костра и мы, затерянные среди необъятных просторов неизведанной Ничейной земли.
– Движение, - глядя на огонь, повторяет профессор.
– Движение. Движение и информация. Гм... Любопытно!
Но позвольте!
– вдруг гневно обращается он к нам.
– Что же, собственно, вы собираетесь измерять с помощью единиц информации? Движение? А как же тогда быть с энергией? Ведь до сих пор она исправно несла свою службу и являлась отличной мерой движения для любых его форм!
Несколько секунд длится молчание. Мы не знаем, что ответить профессору. И тут его ученик еще раз пришел к нам на помощь.
– Да, конечно, энергия - это мера движения. Но ведь можно сказать и точнее. Ведь она выражает интенсивность движения. А информация характеризует что-то другое.
– Ну, довольно!
– решительно поднялся с места профессор.
– Слишком поздний час для решения столь грандиозных проблем.
...Тишина. Кажется, все уснули. И Ничейная земля замерла, не желая ни единым звуком наводить нас на след своих неразгаданных тайн. Может быть, поэтому как-то особенно громко прозвучал радостный возглас Быстрова: