Республика ШКИД (большой сборник)
Шрифт:
Действие проходило мирно, и Японец уже начал было успокаиваться, как вдруг на сцене произошло недоразумение.
Кулак по ходу пьесы возымел желание угостить заговорщиков и, воодушевившись, позвал кухарку.
— Эй, Матрена! Неси на стол! — густейшим басом заговорил Купец.
В ответ — гробовое молчание.
— Матрена, подавай на стол!..
Опять молчание. Заговорщики смущенно заерзали, смущение проникло и в зрительный зал. Зрители заинтересовались упрямой Матреной, которая с таким упорством не откликалась на зов
Купец побледнел, покраснел, потом в третий раз гаркнул, уже переходя границы текста из пьесы:
— Матрена! Ты что ж, дурак, принесешь жрать или нет?
Вдруг за кулисами что-то завозилось, потом тихий, по внятный голос выразительно прошипел:
— Что же я тебе вынесу, дубина? Слопал все до спектакля, а теперь просишь.
В зале хихикнули. Япончик побледнел и помчался на другую сторону сцены. Там, у кулисы, стояла растерявшаяся кухарка — Мамочка.
— Неси, сволочь! Неси пустые тарелки, живо! — накинулся на нее Японец.
Между тем Купец, не имея мужества отступить от роли, продолжал заунывно взывать:
— Матрена! Подавай на стол, Матрена! Неси на стол.
Весь зрительный зал сочувствовал Офенбаху, попавшему в глупое положение, и вздох облегчения пронесся в рядах зрителей, когда одноглазая Матрена, гремя пустой посудой, показалась наконец на сцене. Спектакль наладился. Играли ребята прилично, и зрители были довольны.
Во втором действии, однако, опять произошла заминка.
В штаб красных пришла шпионка. Сцена изображала сумерки, когда Саша Пыльников, облаченный в шляпу с пером, таинственно появился перед зрителями. Он прошипел дьявольским голосом о конце владычества красных и подбежал к карте.
— Ага, план наступления, — хрипло пробормотал он.
Зрители притаились, зорко наблюдая за коварной лазутчицей из стана белых. Тут Саше понадобилось достать коробок и, чиркнув спичкой, при ее свете разглядывать план. И вот, в решительный момент он вдруг вспомнил, что спички находятся под юбкой, в кармане брюк.
Саша похолодел, но раздумывать было некогда, и, мысленно обозвав себя болваном, он полез в карман. Зал ахнул, испуганный таким неприличным поведением шпионки. Но тотчас же все успокоились, узрев под юбкой знакомые черные брюки.
Инцидент прошел благополучно, но, продолжая играть свою роль, Саша вдруг услышал за кулисами весьма отчетливый голос Япончика:
— Разве не говорил я, что Саша — круглый идиот?
Третье действие прошло без всяких осложнений, и пьеса кончилась.
Концертное отделение отменили, так как Кальмот разнервничался и порвал все струны на мандолине, а его номер был главным.
После спектакля гостей повели к столу, где их ожидали ужин и чай с бутербродами и булками.
И тут шкидцы показали свою стойкость. Они проголодались, но держались бодро. Трогательно было наблюдать, как полуголодный воспитанник, глотая слюну, гордо угощал свою мамашу:
— Ешь,
— Милый, а что же вы-то не едите? — спрашивала участливо мать, но сын твердо и непринужденно отвечал:
— Мы сыты. Мы уже поели. Во! По горло…
Пир кончился. За время ужина зал очистили от мебели, и под звуки рояля открылись танцы.
Шкидцы любили танцевать — и танцевали со вкусом, а особенно хорошо танцевали сегодня, когда среди приглашенных было десять или двенадцать воспитанниц из соседнего детдома. Все они были нарасхват и танцевали без отдыха.
Вальс сменялся падепатинером, падепатинер тустепом, а тустеп снова вальсом.
Скользили, натирали пол подметками казенной обуви и поднимали целые тучи пыли.
Перевалило за два часа ночи, когда Викниксор замкнул наконец на ключ крышку рояля.
Гости расходились, младшие отправились спать, а старшие, выпросив разрешение, шумной, веселой толпой пошли провожать воспитанниц.
Вместе с ними вышли Янкель и Пантелеев. Они взяли у Викниксора разрешение уйти в отпуск и были довольны необычайно.
На улице было не по-осеннему тепло.
У ворот парочка отделилась от остальных и не спеша двинулась по проспекту. Хрустела под ногами подмерзшая вода, каблуки звонко отстукивали на щербатых плитах. В три часа на улице тихо и пустынно, и сламщикам особенно приятна эта тишина. Сламщикам хорошо.
Все у них теперь идет так ладно, а главное — у них есть два червонца, с которыми они в любой момент могут тронуться в Одессу или в Баку на кинофабрику.
Подмерзшие лужи похрустывают под ногами.
Кой-где еще вспыхивают непогашенные иллюминации Октябрьского праздника.
Кой-где горят маленькие пятиугольные звезды с серпами и молотами.
Тихо…
Птенцы оперяются
Из отпуска. — Янкель в беде. — Едем! — Разговор в кабинете. — Последнее прости. — Птенцы улетели.
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по Невскому гулять.
Его поймали,
Арестовали
И приказали расстрелять.
Янкель не идет, а танцует, посвистывая в такт шагу.
Что-то особенно весело и легко ему сегодня. Не пугает даже и то, что сегодня — математика, а он ничего не знает. Заряд радости, веселья от праздника остался. Хорошо прошел праздник, и спектакль удался, и дома весело отпускное время пролетело.
Я не советский,
Я не кадетский,
Меня нетрудно раздавить.