Ретроград: Ретроград. Ретроград-2. Ретроград-3
Шрифт:
– Товарищ Лозинский! Подождите в коридоре! Я жду объяснений, товарищ Никифоров! Почему вы смеете так разговаривать со мной?
– Как только Климов запустит двигатель, который он «скопировал», он начнет «бросаться лопатками». Это когда вот эта хренотень пробивает бетонную плиту насквозь. Вот этой частью. – я бросил на стол будущего «верховного» лопатку, сделанную Лозино-Лозинским, из тех, которые он привез первыми. – Это рентген снимки этой лопатки, а это – то, что смог сделать Глеб Евгеньевич в итоге. Ваш копирайтер Климов даже не спросил меня, что в этом движке критично. Вот эта лопатка! Сам сплав держит температуру около 1140 градусов, остальное ему добавляет структура этого материала и охлаждение его топливом, подающимся для работы двигателя. Это – монокристаллическая лопатка.
– Почему вы не сказали об этом товарищу Климову? Почему не передали ему эти лопатки?
– Во-первых, он меня ни о чем не спрашивал. Во-вторых, он имел задание от вас скопировать тот двигатель, который я привез, точнее, с которым я оказался в вашем времени. В-третьих, мне это совершенно не мешало: этот двигатель в этом времени совершенно не нужен. Лозино-Лозинский получил задание спроектировать и построить двигатель в 3 тысячи сил. Эта лопатка для него. Она больше лопатки 1100-сильного «Хонейвелл». Этот двигатель будет основным для всех самолетов ВВС СССР. Но меня об этом никто не спрашивал, задания на него нет, и я оплачивал эти исследования. За исключением зарплаты товарища Лозино-Лозинского. Готов вернуть. Должность у него минимальная. Не обеднею.
– Эти затраты мы вам вернем, товарищ Никифоров. Я вас спрашиваю о другом! Почему?
– Потому, товарищ Сталин, что это иной уровень проектирования и производства. Это – предельные условия, в которые загнали материал инженеры. Это, когда материал отдает все на что способен, но делается это руками и технологиями. Которые еще не открыты. Излишняя самоуверенность – только помеха делу. Мне требуется – дело. Вам, как мне кажется, тоже должно быть интересно только оно, а не то, кто круче: русский левша или обученный и грамотный инженер. «Англичане ружья кирпичом не чистят!», товарищ Председатель ГКО. Вот это мой вопль, ради этого и пришел, получается.
Сталин промолчал, видимо борется сам с собой. Походил по кабинету. Затем произнес:
– Не получается у нас с вами диалога, товарищ Никифоров.
– Заметно. Вы не учитываете, что имеете дело с детьми, как политик, а я – с детьми, как инженер.
– Похоже, ценное замечание.
– Дети не способны отличить ложь от истины, они все воспринимают буквально. А мир – сложнее.
– Возможно.
– Бюро Антонова получило задание разработать вот такой самолет. Основное направление – транспортный, но, имеет 5 тонн грузоподъемности и большую дальность, и может работать бомбардировщиком. Под новый двигатель.
– А дети смогут его сделать?
– Один ребенок стоит или сидит за стенкой. Он – смог.
– Мы его сейчас позовем. Мне с Вами общаться немного неудобно, я не всегда понимаю ваших настроений и высказываний.
– Мне – тоже не комфортно, но я себя сдерживаю, изо всех сил. Народ чуть позже разберется: кто из нас был более прав.
– Скорее всего, оба. – Сталин взял трубку и позвонил Поскребышеву. На Глеба Евгеньевича было больно смотреть, сначала, но он расправил плечи, после того, как его похвалили, заулыбался, и сказал, что утроит усилия для постановки лопаток в серию. Ну, все! Дерьмократическая общественность будет очень довольна! Очередной торт размазан по физиономии «гнусного тирана». Делать это через 60 лет после его смерти стало безопасно и общепринято. Вот только вытираться пришлось мне. После выхода из кабинета Глеба Евгеньевича, Сталин невзначай задал вопрос:
– Как вам работается с товарищем Смушкевичем? А то на него жалобы приходят, что докладные, посланные на вас, исчезают в неизвестном направлении в его ведомстве. И как должен реагировать Председатель ГКО?
– Товарищ Сталин, а где он?
– В штабе ВВС, заместителем по боевой подготовке. Не знали?
– Нет. Мы не встречались. Я же безвылазно сижу в Чкаловске.
– Ну, еще увидитесь. Где будет изготавливаться двигатель?
– Видимо, в Перми, извините, в Молотове. Размещать его производство в Ленинграде опасно, но разрабатывать продолжим там. Вот только необходимо наладить взаимодействие, чтобы не получилось, как в той присказке про блоху.
– Да, мудр был Николай Лесков, ну и мне, старому, наука, что просто так через года не прыгнешь!
– Речь идет о десятилетиях, товарищ Сталин. Освоим эти технологии – сможем производить двигатели с гораздо большей тягой, чем сегодня. Но, я держал это на вторых ролях и сам этим заниматься даже времени не имел. А Глеб Евгеньевич – талант! Большой талант, я его совсем стариком помню, встречались раза три, я к нему со своими проблемами приходил. Сопло прогорало, мы его поворотным делали для увеличения маневренных характеристик на Су-32.
– Су – это Сухой?
– Сухой, Павел Осипович.
– Такой же неудобный человек, как и вы.
– Я в курсе, что вы его недолюбливаете. Напрасно. Разрешите идти?
– Да-да. Ступайте.
Я не знал тогда, что из потайной двери в кабинете вышел Власик, которого вызвал-таки Сталин, глядя, как я разошелся.
– Что он себе позволяет, этот сморчок? Прижать его надо, и заговорит по-другому.
Сталин отрицательно покачал головой.
– Прямой ты, Николай Сидорович, как палка! Нет, нельзя его трогать, ни в коем случае. Он из другого времени к нам попал, не за деньгами. Уехать в Америку он мог, при желании. Он за своим прошлым приехал, оболганным, кровавым и темным. Если сумеем сделать из него советского человека, он горы своротит, и внуки наши интерес к нашему делу не потеряют. Вот так и подойди к этому вопросу. А то, что это непросто, и мы частенько ошибаемся, следуя вперед на ощупь, он уже доказал.
В тот день ночью шел густой снег, Москва была завалена им по самое не хочу, но дворники и спецтехника работала, и основные дороги были уже расчищены. У меня была назначена встреча с Людмилой Келдыш, требовалось утрясти некоторые вопросы по стандартизации языка программирования, без которого значительно труднее производить автоматизацию многих процессов управления самолетом. Она работала в МИАНе, математическом институте академии наук, пришлось ехать на юг Москвы на Ленинский проспект, где в здании Энергетического института АН приютился и математический. Там я встретился с его директором Иваном Виноградовым, кстати, филиал МИАН находится в Новосибирске, и создан в те же годы, что и наш институт имени Чаплыгина, и руку к этому приложил именно Иван Виноградов, который жил там в эвакуации во время войны, как и Чаплыгин. Но это к слову. Обсуждали мы дела не шибко интересные читателям: двоичную систему счисления и стандартизацию команд, исполнителей алгоритмов, большинство читателей умрет со скуки или уснет за книжкой, поэтому переходим сразу ко второй части этого путешествия. После окончания переговоров, меня спросили: не на машине ли я?
– Да, на машине.
– А вы нас на Воробьевы горы не подбросите?
– С удовольствием.
Виноградов и Келдыш куда-то исчезли, и появились на площадке перед входом в лыжных костюмах и со странными лыжами в руках. Одни, похоже, были прыжковые, у Виноградова, а вторые – горные! Обалдеть! Я такие во Франции в Шамони в каком-то ресторанчике видел! Вау! Я ж от таких раритетов просто таю! Тут до меня доходит, что это вовсе не раритет, а обычные лыжи для того времени. Пока ехали, а там всего ничего: до окружной железной дороги, там под ней, и, мимо свалок и зданий Донского монастыря, выезжаешь к Воробьевым горам. Там издалека виден трамплин, куда собрался академик, а под ним, чуть в стороне организована бугельная канатка. (Остатки фундаментов от нее сохранились и в наши дни). И тут меня такая тоска по дому взяла за горло! Там же у меня лыжи «V"olkl P60 GC Racing Worldcup» остались, и ботинки «Fisher Soma RC4140» и «маркеры» с пистон-контролем! А-а-а, и все это там. Черт возьми! Знал бы, где упаду… Заранее бы сунул в машину! Я же всю жизнь на них! И здесь на этом склоне, тоже катался, когда в Москве учился! А какие у нас в Новосибе склоны! В общем, постоял, посмотрел, как люди мучатся на «дровах» с привязанной ремнями пяткой в очень мягком ботинке. Тут меня мысль и осенила! Всем не смогу, а себе, любимому, сделаю! Немного отвлек Людмилу от катания, предложив кофе из металлического термоса, между делом спросил, где приобрести подобные «дрова», но, самые лучшие.