Retrum. Когда мы были мертвыми
Шрифт:
— По-моему, этот парень просто дает возможность развлечься, когда делать совсем нечего, — несколько обиженно заявила Лорена, которую, судя по всему, зацепили слова подруги. — Я начинаю его замечать, только когда уже совсем скучно становится и делать просто нечего.
В следующую секунду она выразительно посмотрела в мою сторону, чем заставила меня призадуматься. Означают ли эти слова и взгляд, что я могу оказаться интереснее диджея из неизвестного мне клуба? Должен ли я, в свою очередь, обидеться на девчонок за такие сравнения?
Тем временем их долговязый спутник поспешил вернуть
— «Неграноче» — действительно какое-то особенное место. Мы, между прочим, там и познакомились. Или вы, девочки, уже об этом забыли?
— Да уж, забудешь такое, — явно погрустнев, заметила Лорена, из чего я сделал вывод, что тот вечер в клубе был отмечен не только приятным знакомством, но и какими-то другими событиями, часть из которых Лорена с удовольствием стерла бы из памяти.
— Слушай, наверное, мы тебе уже надоели бесконечными разговорами о тех местах, где ты никогда не был, — вдруг заявила Алексия. — Вот когда станешь одним из нас, сводим тебя в клуб. Я даже сказала бы, что тебе обязательно придется побывать в «Неграноче», если мы тебя к себе примем.
— Много там народу… таких, как вы?
Это «вы» я произнес таким тоном, чтобы сразу дать понять, что вовсе не собираюсь униженно напрашиваться на членство в этом якобы закрытом обществе и что мне вообще нет дела до того, как в их компании принято развлекаться. На самом же деле любопытство разгоралось во мне все сильнее, и я рассчитывал пройти этот чертов ритуал обретения бледности как можно скорее.
— Знакомых у нас там, конечно, хватает, — ответила на мой вопрос Лорена. — Есть ребята, которые слушают ту же музыку, что и мы, разделяют нашу любовь к черному цвету. Но к ордену бледных большая часть из них не имеет никакого отношения. Понимаешь, для них все зловещее и потустороннее — это что-то вроде хобби, способ занятно провести выходные. Для нас же это образ жизни, что-то вроде религии, если так тебе будет понятнее.
После этих слов в нашем разговоре опять воцарилось неловкое и достаточно напряженное молчание. Мне показалось, что настала моя очередь попытаться вернуть беседу в нейтральное русло.
Немного подумав, я поспешил задать, как мне показалось, совершенно безобидный вопрос:
— А фиолетовый цветочек на лацкане — это что-то вроде отличительного знака?
— Не только. Бери выше, — загадочно глядя мне в глаза, ответила Алексия. — Самое важное не цветок, а то, что скрывается под ним.
Я попытался вспомнить эти скромные цветочки и представить себе то, что может под ними скрываться. Получалась какая-то ерунда. Из этого я сделал вывод, что в словах Алексии скрыта некая метафора и их не следует понимать буквально.
Ближе к восьми часам мы вышли на бульвар Риера, уже заполнявшийся первыми пешеходами, любителями встать в выходной день с утра пораньше и прогуляться по еще пустынному городку. Моим бледным товарищам предстояло спуститься пешком по шоссе практически до побережья, где проходила железнодорожная ветка и можно было сесть на электричку, связывавшую наш уединенный городок с остальным миром.
Лорена и Роберт стали о чем-то спорить, постаравшись отойти на достаточное расстояние, чтобы я не понял, о чем идет
Алексия тем временем, наоборот, подошла ко мне, совершенно неожиданно провела холодными пальцами по моей щеке и заявила:
— Крис, а ты красивый. Кстати, можно я так тебя буду называть?
— Можно, — ответил я, вдруг почувствовав, что у меня почему-то перехватывает дыхание.
— Помнишь, что я тебе сказала, когда мы познакомились там, у кладбищенских ворот? Я обещала рассчитаться с тобой за тот пинок, если ты пройдешь испытание. Ты с ним справился, как мы видим.
Она чуть подалась в мою сторону, и я вместо ответа просто закрыл глаза, ожидая, что на моей щеке, а то и на губах будет запечатлен короткий поцелуй. Со мной часто случалось нечто подобное, в основном давно, еще до той страшной аварии. Почему-то вокруг меня всегда крутились девчонки, которым, понимаете ли, обязательно нужно было поцеловаться со мной. Что их так во мне привлекало — честное слово, понятия не имею. Порой я им это позволял, просто чтобы они не обижались и не злились на меня. Разумеется, после первого же навязанного поцелуя я старался как можно быстрее оборвать знакомство с этой девушкой, если, конечно, она сама не нравилась мне по-настоящему.
С того дня, как жизнь для меня разделилась на «до» и «после», я совсем потерял интерес к подобным развлечениям. До меня даже стали доходить слухи, что в институте поговаривают, будто я не только похож на ожившего мертвеца, но и отличаюсь от нормальных парней тем, что девушки меня совершенно не интересуют. Мне было настолько наплевать на так называемое общественное мнение, что я не стал предпринимать ровным счетом никаких усилий, для того чтобы развеять это заблуждение относительно моей сексуальной ориентации.
Сейчас, спустя два года, я вдруг впервые почувствовал желание ощутить прикосновение женских губ. Должен признаться, что Алексии удалось и на этот раз удивить меня, поступить совершенно неожиданно. В общем, никакого поцелуя не было.
— Это тебе, — услышал я ее голос и почувствовал, как она кладет мне в карман какой-то небольшой предмет, судя по всему, прямоугольной формы, — Это твой пропуск в другой мир.
С этими словами она быстрым шагом направилась вслед за своими друзьями по дороге, ведущей к побережью. Из всей троицы только долговязый Роберт соизволил оглянуться и махнуть мне рукой на прощание.
Пропуск в темноту
Когда музыка закончится — гаси свет.
Дома мне, естественно, здорово влетело. Отец проснулся часа за два до моего возвращения, изрядно переволновался и уже готов был звонить в полицию, чтобы сообщить о пропавшем сыне.
Я стоически перенес первый эмоциональный натиск, прекрасно понимая, что отец во многом прав. Взбесился же я в тот момент, когда он потребовал, чтобы я запрокинул голову, а сам раздвинул мне веки и стал заглядывать в глаза. В юности отец отучился пару лет на медицинском факультете и время от времени — обычно совершенно неожиданно для меня — вдруг решал попробовать применить на практике обрывки знаний, полученных в незапамятные времена.