Реванш титанов. Битва за грёзы
Шрифт:
Он до сих пор не знал, как расценивать свой предыдущий эксперимент. Помимо Ляпушиных, подобный сон увидело еще несколько человек, Барни краем уха зацепил на фестивале пару весьма интересных разговоров об этом. Получается, все они смогли побывать в его персональном сновидении. Но как такое вообще возможно, ведь это его, и только его иллюзия?
С другой стороны, если верить той же Мэг, ничего странного в этом нет. Люди могут видеть собственные сны, а могут посещать чужие. Хм, а кстати, как это делается? Надо представить себе человека, в чьем сне хочешь очутиться? Тогда откуда взялась Мэг, про которую он ничегошеньки не знал, да и познакомился-то с ней только по ту сторону грани? Или все дело в том, что это она что-то про него знала, потому и смогла попасть куда хотела? А может, ей было все равно, куда валить, лишь бы подальше от собственной иллюзии, где, как она выразилась, было тоскливо, как в склепе? Сколько вопросов, на которые совершенно не хватает ответов.
Усталость все же взяла свое – Барни задремал, а затем и полноценно заснул. И вновь обнаружил себя на крыше среди небоскребов. Осмотрелся и присел в ожидании того, чей сон сейчас делил на двоих. И собеседник не замедлил появиться.
– Значит, ты понял, как это делается, – вместо приветствия выдал мужчина и внимательно посмотрел на Бориса.
– Делается что? – озадачился тот.
– Мы же в прошлый раз об этом говорили. Забыл, что ли? – совершенно по-птичьи склонил голову набок человек, и Барни смутно подумал, что это движение ему откуда-то знакомо. – Ты смог найти во сне проступающую реальность и произвел корректировку своей жизни.
– На самом деле все было несколько не так, – счел нужным поправить его Борис. – Никакую реальность я не находил и до сих пор не знаю, как она может выглядеть для меня.
– А чем же тогда занимался? – удивился мужчина. – Я же чувствую, что ты опять работал с фантазиями, да мощно так, на всю катушку действовал.
– Скажем, – подобрал слова Барни, – я примерил на себя профессию режиссера. А поскольку вокруг было завались массовки, которая меня слушалась, то получилось весело. Самое прикольное, многие оттуда, оказывается, реально видели то, что я режиссировал, в смысле, им снилось именно то, что я хотел. Вон, можно Ляпушиных спросить, они не дадут соврать.
– Что?! – изумился собеседник и принялся мерить шагами крышу. – Ты уверен, что твоя массовка, как ты ее называешь, состояла из реальных людей?
– Несколько человек совершенно точно. А всех досконально я не проверял, мне незачем было.
– Дело не терпит промедления, – заключил мужчина. – Давай-ка вставай, на кухне продолжим, так проще будет. А то мне уже трудно на этом уровне нас держать.
С этими словами он звучно хлопнул в ладоши прямо перед носом Бориса, и тот очнулся в своей комнате, бездумно глядя в потолок.
Докатился. Бред какой-то. Ему что, предлагают вновь заснуть и попасть на некую кухню или что? А сколько, кстати, натикало? О, почти половина восьмого. Тогда как-нибудь в следующий раз. Спать уже совершенно не хочется, да и Семен Степаныч, скорее всего, уже проснулся. Пора пить чай с бутербродами и тем самым манго, из-за которого так знатно триггернуло маменьку, и потихоньку начинать думать о работе… Да-да, работа сама себя не сделает!
– Что ты так долго возишься? – укорил из-за стола дед, когда увидел Медведева-младшего. – Я же тебе сказал: встречаемся на кухне. Или ты так серьезно истратил силы на игры в режиссера, что даже встать нормально не можешь?
Барни, вообще-то, считал себя человеком с крепкой психикой. Не железным и не чугунно-бетонным, и все-таки адекватно реагирующим на всякие нестандартные ситуации парнем. Но сейчас ему захотелось медленно осесть по стеночке и сделать несколько глубоких вдохов, разгоняя невесть откуда взявшиеся серебряные точки перед глазами.
Что же это получается? Его дед тоже может видеть такие сны? Более того, он один из тех, кто в силах их контролировать? Но почему он все это время скрывал от внука свои способности и почему у самого Барни они вот только-только, считай, прорезались?
– Боря, ты себя хорошо чувствуешь? – всполошился дед, что для него было ничуть не свойственно.
– Все норм, не волнуйся, – махнул рукой Медведев, не дожидаясь, пока дед вскочит из-за стола и подбежит к нему. – Просто это как-то слишком неожиданно для меня.
– Подожди, так ты меня оба этих раза не узнал, что ли? – Семен Степаныч был всерьез изумлен.
Барни подошел и сел напротив деда. Обхватил голову руками и несколько секунд молчал, переваривая только что полученную информацию.
– Боря? – осторожно напомнил о себе дед.
– Конечно же, не узнал, – Борис нашел в себе силы посмотреть на Семена. – Ты там мой ровесник, сам на себя не похож. Высокий, сутулый. Меня единственный раз кольнуло, когда ты вот так шеей сделал, – продемонстрировал движение Медведев, наклонив голову. – И то я не догадался, кто передо мной.
Теперь настала очередь деда бороться с шоком, пусть даже Барни, хоть ты тресни, не мог сообразить, чего же такого страшного-ужасного он только что сказал.
– Похоже, я сам многого не знаю о той стороне, – признался Степаныч. – Поэтому предлагаю упорядочить сведения и прийти к неким общим знаменателям.
– Я вообще в этом нуб редкостный, вряд ли что дельное могу рассказать, а умею и того меньше, но давай попробуем, – вздохнул Борис.
Дальше начался монолог деда, который Барни слушал широко раскрыв глаза. Вот уж точно, очевидное-невероятное.
Семен обнаружил, что он не такой, как все, где-то года в четыре. Потом еще несколько лет пытался осознать этот факт. Почему он может найти во сне потерянную игрушку, а другие дети – нет? Как ему удается понимать то, что до иных взрослых-то с трудом доходит? Почему цветной сон как мультик: даже если веселый и занимательный, то все равно бесполезный? А вот когда в нем черно-белый кусок покажется, туда-то и надо идти, наверняка там что-то полезное найдется, после чего жизнь обязательно изменится.
Когда Сема выяснил, что ни родители, ни друзья с одноклассниками не могут дать ответы на его вопросы, он просто перестал их задавать. Вплоть до того момента, как познакомился со своей будущей женой.
– Она вообще необыкновенная женщина была, – вспоминал дед с грустной улыбкой на лице. – Я только ее увидел, сразу понял, что мимо моей судьбы эта красавица не пройдет.
Барни дипломатично промолчал. Бабушку он помнил смутно, зато ее фотографиями было забито несколько семейных альбомов. Красоткой ее назвать было сложно. Высокий лоб, тяжелый взгляд исподлобья, широкая челюсть, четко выраженные скулы. И взгляд. О, какой у бабули был взгляд! Словно рентген – цепкий, изучающий. Но внука она любила, это точно. Пекла ему торты и пирожки, прятала под своей шалью в холодное время года, рассказывала бесконечные сказки и байки, благо родители частенько оставляли внука у свекров.