Революция без насилия
Шрифт:
Мне хотелось поскорее добраться до дому, чтобы избавиться от этой обстановки.
В Адене мы почувствовали себя почти дома. Я знал аденцев очень хорошо, так как еще в Дурбане познакомился и сблизился с м-ром Кекобадом Кавасджи Диншоу и его женой.
Еще через несколько дней мы прибыли в Бомбей. Я был вне себя от радости, ступив на родную землю после десятилетнего изгнания.
Несмотря на то что Гокхале был не вполне здоров, он организовал мне встречу в Бомбее, для чего специально приехал туда. Я возвращался в Индию с пламенной надеждой соединиться с ним душой и тем самым почувствовать себя свободным.
Прежде чем перейти к рассказу о жизни в Индии, нужно вспомнить о некоторых переживаниях в Южной Африке, рассказ о которых я сознательно опустил.
Друзья-юристы просили меня поделиться воспоминаниями об адвокатуре. Этих воспоминаний так много, что они могли бы составить целый том и отвлекли бы меня от основной цели повествования. Но о том, что имеет отношение к поискам истины, пожалуй, стоит рассказать.
Я уже говорил, кажется, что в своих профессиональных делах я никогда не прибегал ко лжи; юридическую же практику старался подчинить интересам общественной деятельности, за которую не требовал никакого вознаграждения, кроме возмещения своих собственных расходов, да и эти расходы мне подчас приходилось возмещать из своего кармана. Я считал, что, сказав это, я рассказал все, что было необходимо, о своей юридической практике. Но друзья хотят от меня большего. Они, по-видимому, считают, что если бы я описал, пусть даже в самых общих чертах, некоторые случаи, когда я отказывался уклоняться от истины, то это принесло бы пользу юристам.
Будучи студентом, я не раз слышал, что профессия юриста – это профессия лжеца. Однако это не оказало на меня ни малейшего влияния, поскольку у меня не было намерения с помощью лжи добиваться положения или денег.
Мой принцип много раз подвергался испытаниям в Южной Африке. Часто я знал, что мои оппоненты подговаривают своих свидетелей и что стоит мне лишь посоветовать клиенту или его свидетелю солгать – и мы выиграем дело. Но я всегда противился такому искушению. Помню только один случай, когда, выиграв дело, я заподозрил, что клиент обманул меня. В глубине души я всегда желал выиграть только в том случае, если дело клиента было правое. Не припомню, чтобы, определяя свой гонорар, я обусловливал его выигрышем дела. Проигрывал или выигрывал клиент, я ожидал получить не больше и не меньше обычного.
Я предупреждал каждого клиента, что не возьмусь за неправое дело и не стану запутывать свидетелей. В результате я создал себе такую репутацию, что ко мне не попадало ни одного неправого дела. Некоторые клиенты поручали мне свои справедливые дела, сомнительные же передавали кому-нибудь другому.
Одно дело явилось для меня тяжким испытанием. Его поручил мне один из моих лучших клиентов. Дело было запутанным и связано с очень сложными расчетами. Его слушали по частям в нескольких судах. В конце концов часть этого дела, касавшуюся бухгалтерских книг, суд передал на арбитраж нескольким квалифицированным бухгалтерам-экспертам. Решение арбитров было в пользу моего клиента, но в своих расчетах арбитры неумышленно совершили ошибку, которая, как бы мала она ни была, являлась весьма серьезной, поскольку поступление, которое должно было быть в графе дебета, оказалось в графе кредита. Противная
Старший поверенный возразил:
– В таком случае очень вероятно, что суд аннулирует решение арбитров в целом. Ни один здравомыслящий поверенный не станет подвергать риску дело своего клиента. Во всяком случае, я не пойду на такой риск. Если же дело будет слушаться заново, неизвестно, какие еще расходы понесет наш клиент и каков будет окончательный исход дела!
Клиент присутствовал при этом разговоре.
– Думаю, – сказал я, – что и наш клиент и мы обязаны пойти на этот риск. Где гарантия того, что суд поддержит решение арбитров только в том случае, если мы скроем ошибку? Но предположим, сообщив об ошибке, клиент потерпит неудачу, что в этом плохого?
– Но зачем нам вообще сообщать об ошибке? – спросил старший поверенный.
– Уверены ли вы в том, что суд сам не раскроет этой ошибки или что наш оппонент не обнаружит ее? – сказал я.
– Тогда, может быть, вы выступите в суде по этому делу? Я же не могу отстаивать его на ваших условиях, – решительно заявил старший поверенный.
Я скромно ответил:
– Раз вы не хотите выступать в суде, я готов изложить свои доводы суду, если наш клиент этого пожелает. Но коль скоро об ошибке не будет сообщено, я отказываюсь вести дело.
С этими словами я взглянул на клиента. Он был несколько озадачен. Я вел это дело с самого начала. Клиент всецело доверял мне и хорошо меня знал. Он сказал:
– Хорошо, выступайте на суде и сообщите об ошибке. Пусть мы проиграем дело, если так нам суждено. Бог защищает правого.
Я был рад. Именно этого я и хотел от него. Старший поверенный высказал сожаление по поводу моего упрямства, но тем не менее поздравил меня.
Что произошло в суде, узнаем из следующей главы.
Я не сомневался в правильности своего совета, хотя и не был уверен в своей способности вести это дело в суде. Я предчувствовал, что изложить такое трудное дело верховному суду – затея весьма рискованная, и явился перед судьями, дрожа от страха.
Когда я указал на ошибку в расчетах, один из судей спросил:
– Не мошенничество ли это, м-р Ганди?
Во мне все так и закипело от гнева, когда я услышал такое обвинение. Невыносимо, когда тебе бросают обвинение в мошенничестве, не имея на то никаких оснований.
«Если имеешь дело с судьей, с самого начала предубежденного, мало надежды на успех в сложном деле», – подумал я, но, собравшись с мыслями, ответил;
– Я удивлен, что ваша светлость, не выслушав меня до конца, подозревает мошенничество.
– Я отнюдь не обвиняю вас, – сказал судья. – Это всего лишь предположение.
– Мне кажется, что в данном случае предположение равнозначно обвинению. Я просил бы, ваша светлость, выслушать меня, а затем обвинять, если есть на то основание.