Рейс в одну сторону

Лопатин Федор

"Толстяк с ветчиной в зубах", как окрестил его про себя Королев, был именно таким, каким он его себе и представлял. Что и говорить, московский слесарь был недалек от истины - поесть Трясогузов любил, и сегодня было мясо. Свежая вырезка, привезенная вчера на маленьком корабле из одного гражданского порта с соседнего острова Терсейра, была любезно приготовлена шеф-поваром Бычковым Б. Б. Молодая телятина была отменна. Альфред чавкал в свое удовольствие, тем более, что сейчас он был один в комнате с видеокамерами, называемой "пультовой", и в данный момент Трясогузов был "пультовиком", следившим за передвижениями на объекте. Сорок минут назад он сидел на телефоне и был обычным телефонистом, связывавшим остров с материком с помощью спутниковой антенны, расположенной на самой вершине горы Пико, находившейся на высоте десяти километров над головой Трясогузова. Альфред заметно проголодался, свидетелем чего была раздатчица Надя, или Наденька дорогая, как иногда называл ее Альфред. Надя работала в славной команде поваров, специально организованной для

работы на острове Пику. Та команда была не такой большой, как на Фаяле, но все же, администрация объекта собрала здесь знатоков своего дела. Трясогузов, большую часть времени думавший о еде, высоко ценил поварское искусство здешних профессионалов.

Кем был этот старина Альфред, как его иногда называл начальник местной охраны Ральф Штукк, родной брат того самого Генриха Штукка (оба из поволжских немцев), который остался на Фаяле, где произошла катастрофа? Любителя молодой телятины и просто "хорошего парня" Альфреда, не любили ни в средней школе, ни во дворе дома, где начались и продолжились его детство, отрочество и юность. Родная школа, под номером 666... Все, кто понимал, смеялись, или приходили в ужас, когда узнавали эту интересную подробность из жизни толстяка. Особенно этим грешили иностранцы, с детства знакомые с библией, а именно со страшным откровением о конце времен. Альфреду, однако, было всё равно, кто как реагирует на эту символическую цифру в его биографии, тем более, что те, кто смеялся над ним, хоть в открытую, хоть тайно - все они получали в ответ какие-нибудь гадости, вплоть до увольнения. Надо сказать, что как таковых увольнений не практиковалось. Для этого не требовалось писать заявления, или звонить высшему начальству, и даже не нужно было затрудняться, чтобы поставить в известность коллег так называемого увольняемого - тот просто исчезал и больше о нем никто не вспоминал, кроме, разве что, иногда появлявшихся компьютерных файлов, случайно всплывавших в базе данных, которую хранили, как зеницу ока.

Итак, школа, о которой уже упоминалось два раза, наконец-то получит маленький рассказ о себе в этой части жизнеописания Альфреда. Средняя школа со своими гениями и уродами, располагалась на окраине России, в военном городке, названия которого никто, на островном объекте, не знал, да оно и не нужно было для отдела кадров. Альфреда в школе, естественно, обижали, как и всех толстяков, родившихся не в том месте и не в то время в маленьком гарнизоне на востоке необъятной страны. Трясогузов ненавидел, как малую, так и большую родину, всегда имевших в его памяти тесную связь с теми, кто хоть однажды причинил ему вред. В школе толстяка с первого класса звали "Весельчаком" за вечно грустный вид, когда его доставали одноклассники. Друзей у него не было, что компенсировалось, однако, острым умом, рассчитанным на способность выходить практически из любой ситуации.

Возвращаясь к тревожному детству Трясогузова, вспомним один случай, который кое-что поменял в жизни Альфреда, и, тем самым, привел его туда, где он сейчас и находился, а именно, на остров Пику, где, как говорили в народе, он сидел "на пульте, на телефоне, и на колесах".

Его родители, работающие в магазине военного гарнизона, дружили с нужными людьми, всегда готовыми помочь, когда их об этом попросят. В свою очередь, чета Трясогузовых, оказывала им ответную помощь. Вот и тогда, солнечным июньским утром 1985 года, когда Альфредику было двенадцать лет, родители подарили ему велосипед, привезенный из Венгрии теми самыми друзьями, которыми так гордились семья Трясогузовых. Мальчик уже тогда весил довольно прилично для ребенка его возраста, что, однако же, не помешало ему взобраться на тонкого стального "коня" и дать пару кругов вокруг пятиэтажки, в которой они жили. Катался он с таким удовольствием, что в эти волшебные минуты ему не нужны были никакие друзья, и только ветер, солнце и "бешенная" скорость в десять километров в час делали его самым счастливым человеком в гарнизоне. Он давно не садился за руль, поэтому перекормленному организму приходилось вспоминать о равновесии и быстроте ног, поставленных на скользкие педали. Время прошло незаметно, но зато Альфредик успел съездить до помойки, потом до магазина, затем до автобусной остановки, где было полно кожуры от семечек, по которой он с хрустом новеньких шин проехал, с гордостью глядя на старух, ожидавших своего автобуса...

Его встретили около подъезда. Он всегда натыкался на эту компанию, среди которых особенно выделялся чрезвычайно противный тип, по кличке Малыш, хотя настоящим его именем было греческое Александр, что означает победитель, вот он и "побеждал", тех, кто слабее, глупее и, самое главное, младше по возрасту.

Рот Малыша-Александра исказила гримаса отвращения, когда весь двор услышал:

– Малыш, иди кушать!

Как ни странно, мать того типа так и не привыкла к тому, что ее отморозок вырос, и продолжала звать его из окна кухни, когда еда была готова. Смешно ему не было, в отличии от пары его приятелей, таких же негодяев, как и он сам, помогавших ему в издевательствах над беззащитными младшими ребятами.

Когда у Альфреда появился злосчастный велосипед, это тут же было

замечено Малышом, который, сидя на лавочке со своей компашкой, сначала зло посмотрел на кухонное окно своей квартиры, откуда его мамаша оповестила весь двор, что ее увальню пора есть, а потом, с ехидной усмешкой, проводил взглядом удаляющегося толстяка.

– Ладно, потом поговорим, - сказал он своим дружкам и пошел на обед.

Когда, наконец, Альфред вернулся с обкатки своего чудо-велика, Малыш ждал его, сидя на лавочке, зная, откуда тот вернется - дорога-то от дома была одна. Запыхавшийся толстяк только что выехал из-за угла дома и направился к своему подъезду. Ух, как загорелись глаза четырнадцатилетнего Малыша, давно пробовавшего кататься на велосипеде, да и тот был старый, с погнутыми ободами, "Орленок". За неимением этого прекрасного средства передвижения, он забыл, как на него вообще нужно садиться, но иметь его хотелось так сильно, что никакое расчудесное чудо сейчас бы его не взволновало.

Малыш подошел со своей компанией к юному велосипедисту и, улыбаясь, сказал:

– Дай прокатиться.

Он, продолжая улыбаться, взялся за руль велосипеда и сильно тряхнул его, давая понять, что, мол, всё - Альфредик приехал. Очевидно, велосипедисту было не понятно с первого раза, и Малыш снова тряхнул руль, только сильнее.

– Весельчак оглох, - сказал кто-то из компании. Все радостно заржали ломающимися голосами, кроме Альфреда. Он нехотя слез с велосипеда и передал руль Малышу. Тот, гневно глянув на толстяка, тут же сел на низкое сиденье, и, подогнув длинные ноги, поехал за дом. Вся компашка побежала за ним, что-то бурно обсуждая. Альфред остался во дворе один, кроме малышни, возившейся в песочнице.

Прошло, наверное, часа два - Малыш не возвращался. Альфред подумал, что теперь вот так всё и кончится - без велика и без сопутствующей радости. Он, с поникшей головой, пошел домой, представляя, какую истерику закатит мать, а потом и отец скажет свое веское слово. Да, так оно и случилось, когда он сказал первые слова о трагическом происшествии. Мама хотела идти к родителям Малыша, но, пришедший с работы отец, отговорил ее от этой затеи, сказав, что завтра, скорее всего, велосипед вернется к законному владельцу, то есть, к Альфреду. Толстяк поверил, правда, что-то ему подсказывало, что успокоительный тон отца был лишь тонкой преградой грядущего скандала с соседкой - матерью Малыша, которого никто не хотел допускать. Его мать была начальницей матушки Альфреда, и нужно было сохранять мудрость и спокойствие, чтобы не породить гнева этой нервной стервы, воспитывавшей своего Малыша-Александра в полном достатке и таком же полном одиночестве, то есть без отца. Вообще, местные мужчины, какими бы тупицами и слепыми они ни были, боялись смотреть в сторону малышёвой матери, а уж тем более с ней разговаривать и т.д.

Как бы там ни было, остаток дня Альфред провел в своей комнате, читая книжку с приключениями, о которой потом никак не мог вспомнить, потому что мысли о нагло украденном велосипеде никак не хотели оставлять его в покое.

На следующий день велосипед нашли около мусорного контейнера: его демонстративно оставили на виду всего честного народа. Сила, с которой разорвали раму пополам, была не то что нечеловеческой, она была, поистине, неземной, будто здесь поработал какой-нибудь Супермен, ну или, Идолище Поганое - враг Ильи Муромца. Когда кто-то из первоклашек, постоянно меняющихся, по мере взросления, друзей Альфреда, рассказал ему, где искать утерянную ценность, тот в слезах побежал на помойку и увидел, что сотворил с родительским подарком ко дню рождения извечный его враг Малыш. В тот момент он не знал, как лучше всего отомстить Малышу, да и до сих пор не нашел бы этого способа, если бы не случай на дороге, когда он возвращался в тот день домой. В расстроенных чувствах, в наступавших сумерках, он возвращался длинным путем: его ноги устроили ему успокоительную прогулку перед сном. Переходя дорогу, он не заметил быстро движущегося автомобиля, вырулившего из-за угла магазина, единственного в гарнизоне. Никто бы не успел затормозить при скорости в сто двадцать километров в час. Как только бампер белого "жигуля" коснулся ног Альфреда, того подбросило в воздух на несколько метров, и откинуло далеко на пыльную обочину. Водитель, не останавливаясь, помчался дальше, поднимая пыль в свете багрового заката, и, наконец, скрылся из виду. Свидетелей происшествия не было, если не считать того первоклашку, который послал Альфреда на помойку. Когда тем же вечером пострадавшего осматривал врач, он сказал, что, скорее всего, мальчику больше не придется передвигаться самостоятельно, и, стало быть, зря он тогда плакал о своем велосипеде. Сложные переломы, долгая реабилитация, поиск нужных, но бесполезных врачей - всё это "подарило" ему двухколесную мечту, отобранную тогда, на злосчастной дороге. Ирония судьбы заключалась в том, что теперь никто не пожелал бы отнимать у Альфреда его стального "коня": вот уже как тридцать с лишним лет он прочно сидел на двух колесах, давя на них ста пятидесяти килограммовым телом. Теперь "велосипед" всегда был при нем. Он до сих пор сидит на единственном средстве передвижения, потому что не может без него обходиться. Десять лет назад Альфред прибыл на остров, сидя на тех же самых колесах, на которые его посадил белый "жигуль"...