Резерв высоты
Шрифт:
Заалел восток, наступало утро. Лед стал более прочным, и Фадеев, опустившись на него, пополз и... вдруг внезапно провалился в какую-то темноту.
6
Письмо Нины удивительно быстро пришло в полк, но адресата не нашло. Почтальон прочел фамилию - Фадеев, обратный адрес - Москва. Всего шесть дней, как отправлено, и уже в полку. Обычно письма ходят дольше. Кому передать его?
Решил доложить командиру эскадрильи.
Богданов взял письмо, повертел в руках, поблагодарил почтальона и положил конверт в карман. Позже снова прочел адрес отправителя. Фамилия, написанная четким, аккуратным почерком, была знакома ему. Очевидно, пишет
Богданов переложил письмо в планшет, пусть полежит. Вдруг все же вернется Фадеев - Богданов не очень верил в это, - тогда письмо будет лучшим подарком для Анатолия.
Комэск задумался, вспомнил своих "шкрабов", вместе с которыми начинал войну. Из девятки остались в живых всего трое - его заместитель, командир звена и он сам. Одна треть. Из нового пополнения тоже двоих потерял.
Он перебирал в памяти боевые вылеты, воздушные бои, и много вопросов вставало перед ним, на которые хотелось найти ответы. Когда, где и в чем он допускал ошибки? Почему гибли его подчиненные? Горячка боя - она была и будет, наверное, всегда. Но не только в ней причины неудач. Все еще слабо. Воюем. Почему? Вот свежий пример, последний воздушный бой. Совсем чуть-чуть не хватило, чтобы сбить "юнкерс". Этим "чуть-чуть" стали секунды, затраченные на то, чтобы отбить атаку "мессера" на ведомого. А будь, ведомый посмышленее, Богданов обязательно поджег бы "бомбера", и еще одним фашистским экипажем стало бы в нашем небе меньше.
Подошел Кутейников.
О чем задумался, сосед? - спросил он.
– Размышляю над ошибками минувшего дня и думаю над тем... - Богданов не успел закончить фразу.
– Как совершить новые? - перебил его Кутейников.
– Да, Петро, к сожалению, исправишь одну - завтра две другие появляются.
– Ты меньше думай об ошибках. Мы что - хуже других воюем?
– Не хуже.
– Так в чем же дело? - наступал Кутейников.
– Людей теряем.
– Что же мы можем сделать на этих телегах? Покажи мне летчика, который на нашем ЛаГГе с "мессершмиттами" может драться на равных! На финской у нас получше самолеты были, и то мы несли потери. Зря, Олег, себя винишь, так можно все синяки и шишки на себя взять.
– Ты прав, Петро, но не во всем. Во-первых, людей жалко, во-вторых, я несогласен, что нас упрекать не в чем. Мы много теряем не только потому, что самолеты уступают немецким, но и потому, что не научились воевать по-настоящему. Немцы ежедневно нам ума вкладывают, а мы все раскачиваемся. Инертны мы, ненастойчиво учим молодежь. До сих пор к учебе с позиций мирного времени подходим. За это и расплачиваемся кровью.
– Учим плохо? Учи лучше, - ухмыльнулся Кутейников и, махнув рукой, пошел в сторону белевших в отдалении хат.
– Ты куда? - крикнул ему вслед Богданов.
– Хочу прошвырнуться вдоль станицы да заглянуть к какой-нибудь красотке. Казачки, говорят, огонь-бабы! - отшутился Кутейников и пригласил: - Пойдем вместе.
– Да, нет... забот много, Петро. С ребятами обговорить надо, как завтра с "мессерами" драться.
– Завтра и подумаете, а то за ночь забудут.
Кутейников помедлил секунду и размашистой походкой направился к станице.
Перебрав в памяти несколько
Волга. Богданов видел ее не раз под крылом самолета - раздольную, могучую. Вместе с друзьями пел когда-то песню, что врагам не видать красавицы Волги и не пить им из Волги воды.
Хороший настрой был перед войной. Правильно готовили людей. Жаль, не все удалось сделать для того, чтобы враг не топтал кованым сапогом землю советскую. Почему все-таки это произошло? Виноваты "враги народа"? Опять же непонятно: почему люди, отдавшие свою жизнь революции, так быстро становились врагами народа, за лучшую долю которого сражались? Богданов вспомнил начальника школы, других командиров - это были умные, образованные, с боевым опытом люди. Им верили, за ними шли. Потом их арестовали, и они растворились в неизвестности, как во мгле.
Эта мысль обожгла сердце Богданова и он испугался ее, остановил себя, не дал ей ходу. Постарался переключиться на другое.
Но уйти от себя не удалось. Вспомнилось то, что знал по рассказам Давыдова, Кутейникова и других командиров, которым довелось на рассвете двадцать второго июня сразиться в смертельной схватке с немцами на западной границе. Обстановка была тяжелой. Куда бы ни летели тогда наши летчики всюду встречались с превосходящими силами врага. Почему? Из разговора с друзьями, работавшими в Москве, он знал, что у нас в западных округах было самолетов не меньше, чем у немцев...
О многом передумал Богданов, но ясного ответа на все эти вопросы не нашел. И решение их от него меньше всего зависело.
Умелые действия летчиков, вот что зависит от него, наконец переключился Богданов. Поэтому надо продолжать настойчивое обучение их воздушному бою, да и не только этому.
Его размышления прервал нарастающий характерный звук. Он взглянул вверх - к аэродрому приближались фашистские бомбардировщики. Богданов бросился к самолету, но не успел добежать до него, как одна за другой начали рваться бомбы...
7
Фадеев пришел в себя от прикосновения чьих-то заботливых рук, прикладывавших к его голове мокрую холодную тряпку. Анатолий открыл глаза, увидел лицо женщины и весь похолодел. Неужели Надежда Петровна?! Но ведь ее нет в живых! Он закрыл глаза, полежал немного, потом снова приподнял веки и начал внимательно всматриваться в склонившееся над ним лицо. Опять знакомые черты. Затем они медленно растворились, как в тумане.
Когда Анатолий снова очнулся, возле него сидела другая женщина.
– Где я? - спросил он, с трудом разжав губы.
– Спи, дорогой, спи. У тебя жар, ты болен.
– Где немцы? Где я?
– Ты у рыбаков... Немцев тут нет.
Он снова впал в забытье.
Очнувшись, вспомнил, что с ним случилось. Попытался приподнять от одеяла руки и ужаснулся - забинтованные по локоть, они лежали вдоль туловища, как два березовых полена.
– Что с руками? - в ужасе спросил он.
– Руки целы, - ответила женщина, - не волнуйся, целы твои руки, но все в ранах и ссадинах. Мы их перевязали, теперь все будет хорошо.