Резерв высоты
Шрифт:
– Разрешите мне увольнение в город, хотя бы часа на два? - обратилась она к своему руководителю.
– Чтобы привести нервную систему в порядок?
– Совершенно верно, - нарочито беззаботно произнесла Нина.
– Скажи дежурному, ты отпущена до восемнадцати часов, - ответил Лавров. - Если появится желание поговорить - я готов принять тебя до двадцати часов.
– Спасибо, попробую сама справиться.
Она вышла, прошлась по улице, села в трамвай, доехала до Цветного бульвара, посмотрела афишу цирка, затем направилась в сторону театра
Вернулась она в школу в указанное время, но к Лаврову не пошла, говорить с ним пока было не о чем, не все еще мысли улеглись в голове.
Последнее время Нина много думала о своем будущем. Ее память цепко вобрала в себя фотографию Тани - Зои Космодемьянской, повешенной фашистами. Выпуски кинохроники "Не забудем, не простим", которые регулярно демонстрировались в клубном зале школы, вызывали глубокое чувство гнева, ненависти к гитлеровцам, помогали Нине вырабатывать в себе твердость, решительность. И в эту ночь она снова и снова спрашивала себя: сумеет ли достойно держаться там, в окружении врагов? Не струсит ли, сможет ли пересилить боль, если придется? И если вдруг подступит самое худшее, какой будет ее последняя минута?
Всю ночь она не сомкнула глаз. И уже под утро вспомнилась ей другая ночь, предвоенная, на берегу Дона. Какая то была счастливая ночь, полная радости и надежд! И рядом с ней тогда был Анатолий...
Днем снова пришел отец. Увидев его с новеньким орденом Ленина на кителе, Нина обрадовалась, бросилась отцу на шею, а он решил воспользоваться удобным моментом и сказал, словно бы между прочим:
– Доченька, я опять беседовал с начальником управления. Если ты согласишься, тебя переведут...
Нина мгновенно вспыхнула, покраснела, ее голубые глаза потемнели, взгляд стал суровым.
– Зачем ты это сделал? - Нина хотела упрекнуть отца более жестко, но ей стало жаль его. - Хорошо, папа, - сказала она тихо, - я подумаю. Спасибо, что заботишься обо мне. Я напишу, как все здесь сложится.
Отец посмотрел на Нину и ощутил неловкость. Действительно, он, офицер русской армии, генерал Красной Армии, в труднейшее для Родины время уговаривает свою дочь спрятаться за спины других, поискать местечко побезопаснее... Фролов заторопился. Уже в дверях Дмитрий Федорович спросил:
– А где твои знакомые ребята, летчики? Что-нибудь известно о них?
– Воюют.
– Все живы?
– Живы. Недавно получила письмо от Анатолия.
– Война - такое дело, - заметил генерал, - каждую минуту может что-то случится.
– Это верно, - согласилась Нина. - Но будем надеяться, папа. Машина тронулась с места. Нина смотрела ей вслед, и сердце девушки сжималось от боли: когда теперь она снова увидит отца и увидит ли? Ведь это война, и каждую минуту на войне может что-то случиться...
2
Машина тронулась... Дмитрий Федорович все оглядывался на Нину. Она стояла подтянутая, стройная. Потом машина свернула, и дочь скрылась из виду,
О себе он не беспокоился - к риску привык, три минувшие войны многому научили. Как ни тяжела война, человек и к ней привыкнет. Трудно, но привыкает, подвергая суровым испытаниям свой духовный мир, напрягая до предела нервную систему. Во время войны человеческий организм работает с полным напряжением физических и духовных сил. Не случайно на фронте болеют и умирают только от ран, других недугов бойцы не ведают.
Мысли генерала снова возвращались к Нине, он испытывал угрызения совести за свой поступок. А ведь начальник управления отнесся к нему с пониманием и даже обрадовался.
– Это же превосходно, что она знает три языка, - сказал он, - в нужное время она сможет заменить троих! Если бы я знал о ней раньше, - сказал он в заключение разговора, - непременно взял бы ее в аппарат и безо всяких ходатайств.
"Папа-генерал добивается для дочери тепленького местечка!" - подумал о себе в третьем лице Дмитрий Федорович и начал ругать себя, не замечая, что некоторые слова произносит вслух.
– Вы что-то сказали, товарищ генерал? - повернувшись к нему, спросил шофер.
– Это я так, сам с собой на старости лет разговариваю, - смутился Фролов, а потом пошутил: - Приятно иногда поговорить с умным человеком.
– Со мной тоже бывает такое, - откликнулся шофер.
– Ну что ж, давай поговорим, - предложил Дмитрий Федорович. - Скажи, Платоныч, когда кончится война?
Шофер улыбнулся, покачал головой:
– Это не по нашей части.
– Ну а все-таки, - не унимался Дмитрий Федорович, - ведь вы, бойцы, тоже в обстановке разбираетесь и суждение свое, конечно, имеете.
– Оно-то да, - философски ответил шофер, - но к этому еще бы и силу. Конечно, если дела пойдут так, как под Москвой, то, может, соберемся с силами и двинем фашистов. Когда под Москву сибиряки прибыли, дело сразу сдвинулось.
– Что ж выходит? - уточнил Дмитрий Федорович. - На сибиряков надеяться будем?
– Нет. Просто я хочу сказать, что в Сибири народ бывалый, стрелять умеет и к лишениям привык. Нельзя ж сибиряков с южанами сравнивать, ответил шофер.
– А что южане? - переспросил генерал. - Здешние климатические условия для них не подходят?
– Э нет, они к этому ремеслу непривычные.
– К какому это ремеслу?
– Да к солдатскому.
– А. сам-то быстро привык?
– Я три года служил срочную, потом на финской немножко пообстрелялся. Только с финской вернулся, фашист вскоре напал. И снова я в строю.
– Вот так и южане, года два повоюют и тоже окрепнут.
– Товарищ генерал, неужто мы еще два года воевать будем? - упавшим голосом спросил Платоныч.
– Да это я так, приблизительно сказал, - оправдывался Дмитрий Федорович. - Разве кто-то может сейчас точно сказать?