Резидент свидетельствует

Летом 1934 года, после окончания Московского института химического машиностроения, меня распределили на Дорогомиловский химический завод (г. Москва) на должность механика трех ведущих цехов этого предприятия. Как молодой инженер, я сначала занялся освоением техники и технологических процессов предприятия. Я заинтересовался исследованием электромагнитных сил разной величины в качестве защиты металла от серной и соляной кислот.

Эти исследования проводились довольно успешно. Но однажды меня пригласили в партийное бюро для собеседования.

Там оказались два незнакомых человека. Один из них, здороваясь, сказал, что они являются работниками Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) и хотели бы переговорить со мной по некоторым вопросам. Это было летом 1937 года, когда слово НКВД чаще всего сопрягалось со словом — арест. Старший по возрасту, осмотрев меня с головы до ног, сказал, что по решению ЦК ВКП(б) они подбирают кандидатов на работу в НКВД и в этой связи хотят переговорить со мной — не соглашусь ли перейти к ним на работу.

Я вежливо отказался, сославшись на занятость по работе одним серьезным исследованием. Второй, до тех пор молчаливый, заметил, что в НКВД я могу продолжить свои исследования. «Партийная организация завода, — сказал он, — рекомендует вас на работу к нам». Пришлось согласиться.

Спустя месяца четыре меня опять пригласили в дирекцию завода, где ожидали три других незнакомых человека. Старший из них, как оказалось, инженер главка угольной промышленности, повел разговор о том, что по решению ЦК ВКП(б) я мобилизовываюсь в Кузнецкий бассейн в качестве старшего инженера угольной шахты по опытной подземной газификации угля.

Придя домой, я объявил жене о скором отъезде в Кузбасс на работу. Моя маленькая семья — Зоя Михайловна и сын Игорь — от такого сообщения сильно огорчились. Жена даже расплакалась. По правде говоря, мне тоже не хотелось уезжать из Москвы.

Инженер-механик Елисей Синицын с женой Зоей. 1936 год

Через месяц я получил повестку, в которой сообщалось, что должен явиться в управление угольной промышленности за получением билетов на поезд.

Когда я пришел в управление за документами, то вспомнил, что представитель НКВД дал мне свой телефон на случай возможных перемещений по службе. Чтобы избежать всяких неприятностей для себя, решил ему позвонить и поставить в известность о своем отъезде в Кузбасс. К телефону подошел один из тех двоих, кто вел со мной разговор пять месяцев тому назад. Выслушав мой рассказ об отъезде в Сибирь, он повелительным тоном сказал: «Сейчас же откажитесь от поездки, возвращайтесь домой, а завтра получите извещение о зачислении вас слушателем в Центральную школу НКВД».

На следующий день я явился по адресу в Центральную школу (ЦШ), где приемная комиссия без лишних формальностей зачислила меня в слушатели. В школе преподавали старые, опытные работники контрразведки, уцелевшие от массовых репрессий. Правда, позднее, в 1938 году, все они были расстреляны как враги народа. Целью обучения были основы ведения контрразведки, вербовка агентуры во враждебной социальной среде, методы и способы наружного наблюдения, подслушивание, задержание и арест шпиона.

< image l:href="#" />

Нелегкие думы будущего нелегала

За первое полугодие было пройдено больше половины программы, и руководство наркомата решило из числа отличников ЦШ создать «школу особого назначения» (ШОН) по подготовке разведчиков для работы в капиталистических странах с нелегальных позиций. Из шестисот слушателей Центральной школы отобрали всего 50 человек, в основном с высшим образованием и с начальным знанием иностранного языка.

Школа особого назначения находилась в сорока километрах от Москвы в сосновом бору, окруженном высоким забором с колючей проволокой по верхнему периметру. Обстановка и убранство двухэтажного особняка были выполнены на западноевропейский манер.

Преподавателями специальных дисциплин были опытные разведчики-нелегалы, которые уже отработали свое время в нелегальных условиях в капиталистических странах и возвратились на родину. Ученые из Московского государственного университета читали лекции и вели семинары по дисциплинам: основы марксистской философии, идеалистическая философия Гегеля, Канта, государство и право, экономическая география капиталистических стран, этика и эстетика в буржуазном обществе, иностранный язык (у меня был немецкий), современные танцы. Днями и длинными вечерами нас учили, притирали, шлифовали, нам разъясняли, в нас вколачивали, чтобы довести до нашего сознания и закрепить в нем все, что необходимо для жизни и деятельности нелегала в шкуре интеллигентного, высокообразованного гражданина страны будущего пребывания.

Надо прямо сказать, некоторые из нас испугались трудностей и начали искать предлоги, чтобы избежать судьбы нелегала. Один, например, прикинулся человеком, страдающим лунатизмом, и по ночам, завернувшись в простыню, стал ходить по карнизу здания. Другой слушатель тяжело «заболел» радикулитом и стал требовать, чтобы его срочно отправили в госпиталь. Вслед за этими появились и другие ловкачи. Всех их уволили из НКВД за трусость. Допускаю, что в дальнейшем их судьба сложилась весьма печально.

Из преподавателей по вербовке агентов хочется отметить полковника В. В. и полковника А. В., которые много сделали, чтобы убедить нас в том, что нелегальная разведка — это высшая форма разведывательной деятельности.

Свое преподавание В. В. начал с обучения этике и эстетике поведения в обществе, т. е. на приемах, на службе и т. д. «Очень важно, — говорил он, — чтобы каждый из вас свободно, без стеснения чувствовал себя в любой социальной среде и особенно в интеллектуальных кругах общества». Свои беседы в этом направлении полковник подкреплял практическим показом. После одной из таких бесед он организовал имитацию приема в доме западного государственного чиновника. Когда мы вошли в зал приема (нашу столовую), то в глаза бросилась торжественность сервировки. Вдоль середины стола были красиво, гирляндой уложены голубые, белые, желтые цветы, которые гармонировали с желто-голубой скатертью. На столе за каждой тарелкой в ряд по нисходящей стояло пять хрустальных рюмок различной величины и назначения, замыкал эту пятерку хрустальный стакан. С правой стороны тарелки лежало четыре ножа, с левой — четыре вилки разной формы и размеров, перед тарелкой виднелась салфетка. На столе перед каждым прибором лежала карточка небольшого размера с указанием фамилии приглашенного.