Резня в ночь на святого Варфоломея
Шрифт:
Обманутый венецианец немедленно отправился к герцогу Анжуйскому, которого нашел немало огорченным в связи с лаврами дона. Хуана. Он побудил герцога попытаться снискать бессмертную славу, возглавив великую экспедицию, которая не замедлит последовать за битвой при Лепанто. Добрые католики станут считать его героем. Ведь он содействовал, как добрый апостол, прекращению раздоров в королевстве.
Генрих себя не скомпрометировал. На Совете он поддерживал венецианскую позицию, никому при этом буквально не вторя. Франция, лишившаяся большинства укреплений, потеряла свой флот в то же время, когда и турки. Истинное бедствие. К счастью, Филипп II всегда отказывался извлекать выгоду из своих побед. И воспользовался Лепантской еще меньше, чем Сен-Кантенской. Увидев, что он предпочитает бездействовать, Екатерина и Колиньи испустили по вздоху облегчения.
В действительности католический государь не посматривал, в сторону Константинополя, он обращался в сторону Лондона, где Елизавета велела начать с большим шумом процесс Норфолка, неудачливого сторонника Марии Стюарт. По согласию с Пием V он решил припереть Валуа к стене. Папский легат, кардинал Алессандрино, получил распоряжение воздействовать на него, указать христианнейшему королю, насколько скандально его уклонение от борьбы против еретиков и неверных, склонить его в пользу несчастной королевы Шотландской. Речь шла о том, чтобы образовать большой антианглийский альянс.
Елизавета незамедлительно проявила себя. Она также отправила в дорогу поистине необычайного посла, своего «великого секретаря», сэра Томаса Смита, призванного образовать блистательную коалицию, которая противостояла бы Австрийскому дому и куда вошли бы Франция, Англия, гёзы, протестантские князья Германии. Главной приманкой было то, что сэр Томас ясно говорил о союзе между Весталкой Запада и Франсуа д'Алансоном.
Казалось, пробил час для решающего выбора. Колиньи ликовал, в противоположность королеве-матери, которую приход срока платить по счетам бросил в дрожь. Враги флорентийки радовались, так как открытая агрессивная политика не позволяла ей теперь действовать по-иному и править по-прежнему. Они почему-то забыли, что агрессивная политика исходит от сильного государства и что постоянно лавирование дает истерзанной раздорами Франции единственный шанс сохранить независимость.
И надо всем этим разразился необычайный скандал. Агенты Екатерины дали ей знать о некоторых депешах, которые доказывали подрывную деятельность испанского посланника. Этот дипломат вел себя как агент-провокатор. Он адресовал Святому Престолу письма, где королева-мать была расписана жуткими красками. Он разработал план вторжения во Францию и подстрекал к восстанию. Не удовольствуясь раздачей огромных субсидий своего хозяина, он подначивал гизовских агентов, которые подняли на ноги организацию, разветвленную до бесконечности, католическую Священную Лигу.
Не на шутку страдавшая от воспаления седалищного нерва, Екатерина призвала дона Франсеса и потребовала от него объяснений. Идальго, который только что устроил восхитительный фейерверк в честь Лепантской победы… все начисто отрицал. Но сдержанный тон и тяжелый взгляд Медичи повергли его в крайний ужас. Наутро посланец Его католического Величества отбыл, переодетый, в направлении Фландрии, не потрудившись соблюсти какие-либо положенные формальности. 52
52
Позднее он заявил, будто рисковал быть отравленным. Это одна из тех выдумок, которые привели к созданию устойчивого образа Екатерины Медичи как отравительницы. Ср. Pierre Champion, Catherine de Medicis prasente a Charles IX son royaume, p. 437 и La Jeunesse d'Henri III, p. 12 и далее.
К тому времени, после бурных дебатов, адмирал восторжествовал над колеблющейся королевой Наварры. Равновесие сместилось в сторону протестантов.
Жанна д'Альбре должна была покинуть свои владения 20 ноября, но 18-го написала Бирону, что «она принимает пилюли от простуды, которая поразила ее зубы и всю правую сторону головы и сильно ее беспокоит, и эти пилюли дадут ей немного лучше почувствовать себя до завтра, и что у нее, как будто, начинается дизентерия с сильным жаром».
Вскоре Генрих де Бурбон свалился с лошади, серьезно пострадал и харкал кровью.
Несмотря на эти осложнения, королева, решив оставить сына в Беарне, начала медленное путешествие ко двору: «Богу угодно столь твердо направлять мои действия, да послужат они к его славе!» — писала она г-ну де Комону.
То был примечательный успех и для Екатерины, и для Колиньи, и для дела внутреннего мира. Мира, которого столь пылко желал молодой король и который, увы! — казался неуместным большинству французов.
2
«Когда канат тянут так, что он обрывается»
«Без Парижа невозможно совершить что-либо важное», — заметил представитель великого герцога Тосканского. Париж усиленно подтверждал эту мысль.
Адмирал придавал символический смысл кресту Гастина, убрать который предписывал Сен-Жерменский договор. Парижане также. В декабре граф де Рец (Гонди) раздобыл необходимые для проведения работ деньги, и король приказал немедля приступить.
Дело не могло зайти далеко. Население обратило рабочих в бегство, разрушило постамент, приготовленный на кладбище Невинноубиенных младенцев, а затем напало на три гугенотских дома по соседству.
Разъяренный король обратился с горькими упреками к парижскому прево Марселю, приверженцу Гизов, а также другу королевы-матери, и подтвердил свои приказы. Его сторону принял герцог Анжуйский, потребовавший немедленно перенести крест. Взбешенные католики поспешили выставить вокруг свою охрану. «Парижский крест постоянно защищается от нападений, которые на него предпринимаются», — радостно писал Филиппу II секретарь Агилон, которому препоручил посольство дон Франсес.
А вот что сообщал венецианский посол Сигизмунд Кавалли, преемник Контарини: «Начало (беспорядков) таково, что, если быстро не принять меры, католики смогут в один прекрасный день учинить отменную резню (bella occisione), поскольку они, без сомнений, наиболее многочисленны в городе и весьма решительно настроены не позволить переносить крест с того места».
Возмущение разразилось 17 декабря и все разрасталось. Были разграблены и сожжены другие дома, принадлежавшие кальвинистам. Но 18-го артиллерия Его Величества заняла Гревскую площадь, и под ее защитой позорный крест наконец-то был убран.
Королю принадлежало последнее слово. Он нисколько не внял предостережению, что его столица никогда не примет ни терпимости, ни политики, которой руководят протестанты.
Со всех сторон собирались тучи, предвещая бурю. Окрыленный успехом, адмирал впервые открыто предложил королю войну. Молодой человек попросил об отсрочке, прежде чем ответить: ему нужно посоветоваться с королевой, его матушкой. Колиньи потерял самообладание.