Резня в ночь на святого Варфоломея

Эрланже Филипп

Тайный агент этой королевы, по имени Мидлмор, находился тогда в Париже. Г-н де Шанпернон, гугенот-дворянин, в великой тайне ужинал однажды с Гаспаром де Шатийоном и этим сомнительным персонажем.

Адмирал с большим жаром отстаивал необходимость вести войну, указывал на бедствия, которые причинит Филипп II как Англии, так и Франции. Случай ослабить могущество Филиппа II представлялся великолепный, победа была бы верной, если бы только был заключен прочный союз между Тюдорами и Валуа. Мидлмор оставался каменным:

— Я не уполномочен, — сказал он наконец, — обсуждать подобные вопросы.

— Но хотя бы каково Ваше личное мнение?

— Ну, вообще-то в Англии желают прежде всего, чтобы и Франция и Испания сохранила свои нынешние владения. И в особенности опасаются, как бы Франция не захватила Фландрию, а этого Англия намерена не допустить во что бы то ни стало.

— Но если ваша королева объединится с нами, она тоже получит свою долю; истинная опасность — это промедление. Меня радует новый союз, в который вступили наших два народа, и самым верным средством упрочить его был бы брак королевы и герцога д'Алансона.

— В первую очередь, надлежит учесть разницу в возрасте и в религии.

Адмирал все понял. Горечь, которую он испытал, отразилась в его завещании, где он рекомендовал Карлу IX равно не доверять Англии и Испании. Не должно ли было это прозрение привести к тому, чтобы он пересмотрел свой проект? Увы! Отступление для него было отрезано. Во всяком случае, он в это верил. Дабы избежать возврата к гражданской войне, возврата к роли политика, которого никто не потерпит, он не видел другого пути, нежели война внешняя, верный способ бегства от прошлого. Он убеждал себя, что когда начнутся боевые действия, Елизавета не осмелится предать собратьев по вере. Их связывает столько прочных звеньев со времени Гавра!

И поэтому, отнюдь не собираясь отступать, он побуждает герцога д'Алансона отправить в Англию своего фаворита Ла Моля и настаивает, чтобы король послал подмогу осажденным в Монсе. Сами плутни Елизаветы послужили ему доводом: требуется, как нашептывал он Карлу, воспрепятствовать Англии, желающей, к своей выгоде, не допустить французского вторжения в Нидерланды, что отнюдь не помешает — поразительный просчет — передать предложение касательно Кале.

Несмотря на отвращение к подобным методам, было решено, что Совет займется этим делом 19 июня, в срок, который позволит королеве-матери справиться с новым приступом несварения желудка; адмирал же к этому времени успеет составить пояснительный мемуар. Подобная процедура была противоположна традициям Совета, где все дебаты неизменно происходили устно. Колиньи попросил сделать исключение по причине глухоты Таванна.

Заседание происходило в Мадридском замке. Адмирал развивал тему своей докладной записки, рожденной пером своего секретаря Дюплесси-Морнея.

«Средство против гражданских войн — вовлечь воинственный народ в боевые действия на чужой земле, ибо другие народы, если завтра будет заключен мир, вернутся к своим занятиями, но едва ли французы оставят шпаги, коли ими однажды вооружились».

Итак, главной идеей было, что внешняя война отвратит войну гражданскую. Эта внешняя война справедлива, ибо неисчислим ущерб, который Испания нанесла Франции, она будет легкой, ибо король со своими союзниками превзойдут силой испанцев и вступят во Фландрию как освободители; она выгодна, ибо король станет первым сувереном христианского мира.

Карл IX одобрил предложение, Екатерина не проронила ни слова.

Решение было отложено до 26 июня.

Назавтра король принял Сальвиати, особого нунция, направленного папой Григорием XIII, преемником Пия V, на выручку миру и Христианской Лиге. Его Величество заверил посланника в своих мирных намерениях. Далекий от того, чтобы вредить Испании, союз с Англией послужит, согласно его словам, тому, чтобы нейтрализовать Елизавету. Но слухи о войне все разрастались и распространялись, к тревоге католических посольств, как ни пыталась всех успокоить королева-мать. Каждый день все новые солдаты выступали во Фландрию.

Сунига сообщал: «Оружейники работают даже в праздничные дни».

Кардинал Гранвель, весьма удрученный, писал: «Вся надежда, которая у нас есть, — это то, что Нидерланды не станут французскими».

21-го Нассау велел выйти из Монса графу де Жанлису, который, в сопровождении двадцати кавалеристов, прискакал галопом в Париж и немедленно был принят в Мадридском замке. Среди его людей находился испанский шпион. Он уведомил герцога Альбу, что гугеноты рассчитывают ввести французскую армию в войну после 26-го.

В течение всей недели политические страсти бурлили и клокотали. Нунций и посланник Венеции проповедовали суверенам мир. Сунига безумствовал. Колиньи брал в оборот то одного, то другого из своих противников и снова пытался соблазнить Гизов. Герцог де Невер предложил вниманию герцога Анжуйского докладную записку, составленную в пику протестантской.

Этот документ послужил основой для дискуссии 26 июня. Месье, призывавший поддержать Невера, указывал, что фламандские города с трудом держатся против ответных нападений испанцев, Англия малонадежна, принц Оранский колеблется, французский Пьемонт потерян с начала боевых действий, казна пуста и неспособна поддержать армию. Он добавил, — об этом сообщал Таванн, — что война будет продолжаться, самое меньшее, восемь лет, что самого победителя, короля, «всегда будут водить на поводке» гугеноты. «Таким образом, выиграть будет означать потерять все».

Известно ультракатолическое настроение Королевского Совета. Поразительно было видеть, как на нем сплотились все без исключения политики, которых называли умеренными. Колиньи был посрамлен, Совет поддержал мир. Другой Совет, чисто военный, пришел на следующий день к идентичному заключению.

Адмирал не сдавался.

— Сир, — сказал он, — поскольку их мнения показались убедительными Вашему Величеству… я не могу больше противостоять Вашей воле, но я уверен, что Вы когда-нибудь об этом пожалеете. Что же, в таком случае, пусть Ваше Величество не сочтет дурным, что уж коли принцу Оранскому обещаны поддержка и подмога, я постараюсь исполнить это обещание, предоставив ему всех моих друзей, родных и слуг, и даже себя лично, если это понадобится.

То говорил истинный феодал. Спустившись на одну ступень лестницы, Колиньи крикнул маршалу Таванну, что противники вторжения «носят красный крест на животе». ⁵⁷

Впрочем, король разделял его гнев.

— Мои придворные и члены моего Совета не более чем глупцы, — поделился он с Телиньи.

Прибегнув к обычному средству, отвлекающему от внутренней бури, он уехал на охоту в Лион-ла-Форе, а между тем католические посланники аплодировали королеве-матери, вновь принявшей бразды правления.

57

Эмблема Испании.