Ричард Длинные Руки — эрбпринц
Шрифт:
— Граф, — сказал я с неудовольствием, — вы так поспешно отбыли, а я, увы, не успел спросить у вас кое-что…
Он спросил с иронией:
— О расположении наших войск?
Я ответил учтиво:
— Что вы, граф, зачем? Они у нас на карте, как на ладони! Такие мелочи учтивых и благородных людей, как мы, разве беспокоят?.. Война — пустяки, главное — честь рода!..
— Тогда что?
— Я не совсем понял содержимое письма, — ответил я. — Вообше-то понял, но кое-где недопонял, а что-то и вовсе перенедопонял, что лучше, чем недоперепонял,
Он смотрел на меня исподлобья и в чем-то свысока, хоть он стоит, а я на лошади, явно старается понять изгибы мышления человека с развращенного и перепорченного Юга.
— Мне казалось, — произнес он медленно, — Его Императорское Величество всегда выражается предельно ясно. Как и надлежит военному человеку, это вы заметили исключительно верно.
— Нет, — ответил я. — Он только написал, что эта женщина принадлежит мне. Погодите, щас покажу…
Он вздрогнул и напрягся, когда я вытащил из кармана смятый листок, выставил перед собой ладони.
— Нет-нет, у нас на Севере личные письма не читают!
— У нас тоже, — заверил я, — но это так интересно, что в отдельных случаях читают да еще публикуют!.. Вот смотрите: «…сэр Ричард, эта женщина по праву принадлежит вам». По какому праву? У меня нет и не будет никаких таких прав! Я благородно отказываюсь от любых прав на принцессу Аскланделлу в пользу Его Императорского Величества государя Мунтвига!
Он чуть поморщился от моего страстного напора, но с удовлетворением кивнул, когда я помянул имя его повелителя с присовокуплением императорского титула, видимо, пока еще спорного.
— Простите, ваше высочество, я могу только высказать предположение…
Я сказал свирепо:
— Давайте!
— Его Императорское Величество, — сказал он осторожно, — имеет в виду, возможно, что принцесса Аскланделла слишком много рассказывала о вас… в несколько хвалебном тоне.
— Понимаю, — сказал я с досадой, — ни один мужчина не терпит, когда его женщина хвалит в его присутствии другого мужчину. Возможно, она это делала из женского кокетства, чтобы возбудить в императоре… интерес… или что-то еще, кто знает их женское мышление?
— Возможно, — согласился он, — мышление своего коня я всегда понимаю, а вот мышление жены… с которой живу двадцать лет, до сих пор загадка!
Я сказал уже деловым тоном:
— Полагаю, это было только недоразумение, а вовсе не повод перебросить ее мне!
Он ответил напыщенно:
— Не мне судить поступки и великие замыслы Его Императорского Величества. Однако, как мне кажется, он поступил как раз до предела по-рыцарски. Если его женщина выказывает вам больше благосклонности, чем ему, то предельно честно не удерживать ее, а с болью в разбитом сердце и со всеми почестями передать тому, о ком отзывается столь лестно. Пусть сердце соперника затрепещет от счастья и радости. Не думаю, что вы поймете всю рыцарственность
— Да как-то читал, — прервал я, — представление имею. Но принцесса Аскланделла…
Он поклонился и отступил.
— Простите, ваше высочество, моя миссия на этом заканчивается. Прощайте! Рыцари нашей армии еще больше будут чтить нашего императора за его благородство и самопожертвование собственными интересами, возвышенной любовью и неистовой страстью лорда и рыцаря. Честь дороже! Но вам этого не понять…
— Да-да, — сказал я с угрюмой безнадежностью, — конечно. Куда уж нам. Всего доброго, граф.
— Всего доброго, ваше высочество!
Я повернул коня к ожидавшей в молчании и неподвижности группе моих рыцарей. Бобик увидел, что уходим, и перестал приставать к замершим в ужасе рыцарям противника с предложениями побросать ему бревнышко.
На обратном пути мысли об этом тягостном деле с непонятно как возникшей ношей, что по всем законам должна принадлежать Мунтвигу, скользнули к его попытке расширить свои владения.
Кроме стандартной жажды захапать больше, что время от времени посещает всех правителей, у Мунтвига может быть и еще одна цель, добавочная, но еще более важная.
Одно дело — уйти в пещеры под Сакрантом, а это королевство может быть уничтожено Багровой Звездой целиком, другое — в десятке земель. Каждый завоеватель мечтает, чтобы его детище пережило не только его самого, но и все трудности в будущем.
У моего дома, что теперь штаб, по улице прохаживаются Альбрехт, Мидль, Сулливан, в сторонке мелькнул яркий плащ Паланта. Все, завидев меня, в нетерпении бросились навстречу, но тут же остановились, увидев выражение моего лица.
Альбрехт сказал с подъемом:
— Как видите, сэру Ричарду далеко не все удается, так что нужно надеяться на свои силы! А то, ишь, разговорчики пошли, вот придет и спасет…
Я соскочил на землю; Альбрехт смотрит с сочувствием, остальные разглядывают меня молча издали.
— Правильную, — буркнул я, — воспитательную работу ведете, граф!.. В нужном направлении и с положительным вектором.
Зайчика увели бегом, Мидль спросил сочувствующе:
— Не получилось? Ничего, это только первая попытка.
— Ко второй — я поседею, — огрызнулся я. — А к третьей — откину хвост и вытяну копыта.
— Напрасно, — сказал Сулливан бодрым голосом, — мы, вообще-то, рассчитывали на дюжину попыток. А то и две. Это же так здорово, когда смотришь со стороны!
Альбрехт сказал со сладкой улыбкой:
— Я тоже люблю цирк.
Я злобно огляделся по сторонам.
— А где это необыкновенное сокровище, которое мы с Мунтвигом перепихиваем друг другу?
Альбрехт пихнул Сулливана в бок локтем.
— Это он с таким почтением о нашей несравненной Аскланделле!
Я рыкнул:
— За одно слово «нашей», граф, я велю с вас содрать кожу!