Ричард Длинные Руки — эрбпринц

Орловский Гай Юлий

— Ах, — произнесла она томно, — не надо, ваше высочество, а то я уже ее чувствую… я такая впечатлительная, такая впечатлительная, что вот не нужно со мной такие бесстыжие речи! Я хорошая девушка…

Я откровенно раздел ее взглядом, с неохотой одел и сказал со вздохом:

— Еще какая… Господи, представляю, какие безумства мне сегодня приснятся.

Она произнесла чопорно:

— Чтобы не посещали эти порочные сны, вы должны жениться, ваше высочество!

— Один мой друг изрек, — сказал я, — что мужчина не имеет права жениться,

не изучив предварительно анатомии и не сделав вскрытия хотя бы одной женщины. А я все еще ни одну не вскрыл!

Она широко распахнула глаза.

— Вы дружите с магами?

Я отмахнулся.

— С кем я только не общаюсь! Даже с троллями, а вот сейчас с вами… Тоже, знаете ли, приключение. Кстати, есть у меня еще один интересный друг, художник. Представляете такое бесстыдство, прикидывается соблазнителем, заманивает девушку в свою мастерскую и там рисует с нее портрет!

Она сказала холодно:

— Ваше высочество, что-то я не понимаю вашего юмора.

— Я лишь удивился, — объяснил я, — что красивые женщины будто не понимают, как надо спасать погибающий мир. Хотите, покажу?

— А он уже погибает?

— Вы не слышали о звезде Маркус?

Она широко раскрыла невинные глаза.

— Так ее ожидают не раньше лета?

— О да, — согласился я, — целая вечность впереди. Особенно для поденок. А вы знаете, что куколка — это слово означает еще и личинку насекомого?

— Нет, — ответила она с интересом, — а какого?

Я подумал, пожал плечами.

— Не знаю. Я просто умничаю перед красивой женщиной! Да еще и настолько умной, что ее глупость вот-вот окажется приятным сюрпризом!

Она сказала с подчеркнутым гневом:

— И не надейтесь!

Я вздохнул.

— Так что же, я напрасно наговорил столько возвышенных слов о ваших прекрасных глазах, рассматривая вашу волнительную грудь?

— Напрасно, — ответила она с достоинством. — Я хорошо воспитана.

— А как это чудесно, — сказал я мечтательно, — когда девушка забывает о своем воспитании!

— И совершено напрасно, — ответила она наставительно. — Истинную добродетель ничем не поколебать. И ваши подходы какие-то… простенькие.

Я посмотрел на нее внимательнее. Если женщина хочет отказать, она говорит «нет». Если пускается в объяснения, то хочет, чтобы ее убедили. Но Шарлиза, похоже, просто соскучилась в замке, где ничего не происходит, и потому не отпускает меня, пускаясь на разные уловки только ради возможности чесать языком и дальше.

— Вы просто великолепны, — сказал я искренне. — И вообще…

— Что?

— Люблю женщин, которых уломать трудно.

Она расхохоталась.

— Это меня трудно уломать?.. Вы шутите, надеюсь, ваше высочество. Меня уломать вообще невозможно.

В соседнем зале послышались шаги, мы издали увидели приближающегося то ли дворецкого, то ли сенешаля.

Он остановился на пороге и произнес с поклоном:

— Обед готов, столы накрыты в главном зале.

В главном, как мне показалось, весьма перебор,

кроме хозяев, нас с Альбрехтом и Бобиком под столом, только двое молчаливых рыцарей деревенского типа, обычные крепкие увальни, род их древен, как нам с Альбрехтом сказали, но, как оба понимаем, только потому, что их семьи все века живут в этих краях безвыездно.

Оба пугливо смотрели на меня, человека совсем других земель и королевств, но рты не раскрывали, зато баронесса цвела, щебетала, рассказывала все новости, а какие новости в медвежьих углах — понятно, мы с Альбрехтом вежливо слушали, Бобик смачно хрустел бросаемыми ему под стол костями, Шарлиза таинственно улыбается и чинно кушает.

Наш стол застелен голубой скатертью с двумя орлами, тоже голубыми, но потемнее, так что выделяются не столь ярко и навязчиво.

По обе стороны зала по три без надобности массивные колонны могли бы держать целый дворец, а не эту слабую крышу, помпезность во всем, даже в окантовке из темной бронзы на высоту человеческого роста.

Слуга умело несет мимо на плече длинный деревянный поднос с зажаренным до черноты кабанчиком, пахнуло сочным мясом и жгучими травами.

Когда дело дошло до горячего, к моему удивлению, в зал вбежали трое жонглеров в яркой клоунской одежде, сразу же в темпе начали подбрасывать булавы. Я осматривал с улыбкой, однако настороженно, не очень люблю, когда по ту сторону стола кто-то подбрасывает и ловит шипастые булавы, которой можно та-а-ак шарахнуть по темечку…

Сэр Эркхарт слегка наклонился ко мне:

— Ваше высочество, и как вы полагаете, сколько продлится война?

Я пробормотал:

— Смотря как к ней относиться. Если как к источнику бесконечных подвигов, то и длиться она будет бесконечно.

Он вздохнул, сказал поникшим голосом:

— А как относитесь вы?

— Я уже правитель, — ответил я, — понимаю, что война — это сначала надежда, что нам будет хорошо, потом — ожидание, что им будет хуже, затем — удовлетворение тем, что им не лучше, чем нам, и наконец — неожиданное открытие, что плохо и нам, и им.

Он криво улыбнулся, но посмотрел на меня с интересом:

— Значит?

— Не я начал эту войну, — ответил я, — но я ее закончу. И установлю справедливый гуманный мир, а кто будет против гуманизма и милосердия, тех повешу либо сожгу на кострах.

Жонглеры рассыпались по залу, подбрасывая вместо булав шарики, дело пошло веселее, а я чуть расслабился, но продолжал наблюдать за ними краем глаза.

Глава 14

Утром я обнаружил во дворе множество повозок, телег, а также около дюжины верховых коней под седлами. Некоторых я узнал, этот вон сэра Норберта, еще двое — Зигфрида и Скарлет, остальные под расписными попонами пекландского покроя, явно приехали знатные гости, заслышав о появлении самого Ричарда Завоевателя, того самого, под ногами которого земля трясется и который выше столетней сосны…