Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Шрифт:
Наверное, тут ожидается контраст, дескать, женщина — существо слабое и беззащитное, а голая женщина… ее еще почему-то называют иногда обнаженной, так и вовсе слабейшая и ах-ах какая беззащитная, потому когда берет в передние лапки стальной меч, это должно как-то вот, на меня ну никак…
Не довольствуясь вышагиванием с мечом, она влезла в мою кольчугу, скованную гномами, ей как раз до середины ягодиц, а когда повернулась ко мне и ждала, как я оценю, я сказал, что да, ух ты, ого-го, это ж надо, да ты че, как здорово,
Обрадованная, надела еще и мои сапоги и так бродила по комнате, укрытая сверху и снизу, оставив широкую полосу в три ладони обнаженного тела.
Я снова сказал «ух ты», она стараясь, молодец, изощряется, женщинам вообще-то надо почаще говорить это «ух ты», тогда уверены, что их ценят и понимают, дуры.
— Как жаль, — сказала она наконец, — мой жених настаивает, чтобы я приехала для бракосочетания в его церкви. Родители уже приехали, ждут только меня…
— Когда планируете отбыть? — спросил я.
— Сегодня после обеда, — сообщила она. — Надеюсь, это не задержит надолго.
— Я тоже надеюсь, — сказал я и уточнил, чтобы не подумала ничего лишнего: — Не хотелось бы еще один турнир устраивать, чтобы королева все-таки сидела рядом.
Она посмотрела с укором, но пискнуть не осмелилась. Я поднялся, сделал еще чашку кофе.
Розамунда сказала торопливо:
— Все поняла! Бегу, бегу.
Она вылезла из моих сапог, как муравей из шахты, сняла кольчугу и, положив меч на место, тихо выскользнула за дверь.
Я выждал минуту, высунулся и, позвав Хрурта, сказал негромко:
— Отныне ко мне баб не пропускать! Ни-ко-го. Какими бы высокими соображениями это не подкреплялось. А барона Эйца сам вздрючу, чтобы никакой излишней заботы.
В самом деле, мелькнула мысль, надо быть начеку. Придворные дамы становятся все настойчивее. Слишком уж велик соблазн оказаться в моей постели, чтобы получать титулы, поместья, земли, самим раздавать что-то хоть и поменьше, но значимое, а это — быть окруженными подобострастной лестью, без чего женщинам жизнь не в радость.
В спальных покоях, отделенных от собственно спальни крепкой дверью, уже ждут придворные, допущенные к высокой чести помогать мне одеваться, заодно и языками почешут, новости сообщат, посплетничают, попробуют настроить против кого-то…
В коридоре послышался шум, звон, распахнулась дверь, в проеме появился Хрурт, глаза вытаращены.
— Ваше высочество!
— Говори, — сказал я, — и быстро.
— Ваше высочество, — повторил он, — сюда идет… Жрица!
— Какая? — спросил я автоматически, хотя сознание уже указало на ту, с которой теперь могут быть трения. — Где?
Он кивнул себе за спину. Мы выбежали в коридор, а оттуда на лестницу. Внизу прошла рослая и блистательно отточенная во всех деталях женщина, свернула к лестнице и начала пониматься на второй этаж.
Роскошные и донельзя пышные черные волосы поднимаются от лба на две ладони, в стороны даже шире плеч и опускаются тем же широким водопадом так, что на их фоне тонкость талии выглядит… да, признаться, выглядит.
Во что обута, сверху не видно, подол все время накрывает ступеньки.
Я закусил губу, что-то в этой женщине настолько величественное, что подавляет даже мое хамство, как врожденное в качестве защитного механизма хрупкой души, так и воспитанное демократическим обществом. Ну просто предельнейший аристократизм, в каждом жесте, движении, постановке головы, плеч, спины…
Простолюдина от человека благородного происхождения легко отличить издали даже по походке. Простолюдин идет свободно, то есть горбится, размахивает руками, вертит головой или тупо смотрит себе под ноги, в то время как аристократ все время помнит, что спину нужно держать прямой, руками не размахивать, достоинство должно сквозить в каждом движении и жесте.
Эта не просто аристократка, это аристократка аристократок, мне никогда с такой не сравниться…
…а это значит, что и пытаться не стоит, все равно проиграю.
Я сделал морду лица простецки глупой и нахальной, одну руку упер в бок, ногу отставил вперед, что позволило слегка откинуться назад, и когда жрица поднялась по лестнице, сказал радостно:
— Ба, кого мы видим!.. Это что у нас за красотка?.. На прачку не похожа, больно хороша, для фрейлины одета бедновато.
Стражи стоят неподвижно, зыркая то на меня, то на жрицу, на этот раз ее ладони не полыхают огнем, зато на лице нешуточная ярость, а в глазах грозное пламя.
Она почти прошипела:
— Вы знаете, кто я. И знаете, что охраняю!
Я сказал жизнерадостно, стараясь не выказывать, что малость трушу:
— Лапушка, это мой дворец… отныне. И здесь охраняю я. Так что, если есть желание оставаться охранительницей, могу взять на службу… даже платить некоторое жалованье. Небольшое, правда, работа чисто символическая, ради соблюдения традиций.
Она остановилась в двух шагах, вполне реальная при всей своей волшебности и необычности, подняла лицо, всматриваясь в меня с разгорающимся гневом.
— Ваш дворец? — в ее голосе прозвучал убийственный сарказм. — Это дворцы возникают и рассыпаются, а Зал Древних Королей неизменен!.. Вы можете и дальше охранять свой дворец из песка, но Зал…
Я вежливо прервал:
— Простите, но Зал уже открыт. Для посещения, экскурсий, здорового туризма и прочих любознательных дураков, а их, как вы знаете, широкие демократичные массы.
Она прошипела еще злее:
— Да? Вам наплевать, как и мне, что уже двое ваших придворных только что сгорели на Троне!.. Но я не позволю, чтобы защита Зала, рассчитанная на тысячи лет, была израсходована за несколько недель!