Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Шрифт:
Я ждал с самым смиренным и просветленным обликом, а в конце церемонии сказал громко:
— Во имя Господа!
Рыцари, не поднимаясь с колен, смотрели, как я прямо с седла своего могучего жеребца прыгнул на платформу, а там выпрямился и сказал светлым голосом:
— Благодарим тебя, Господи, что просветил и укрепил духом!.. А теперь, други мои боевые, занимайте места!..
Рыцари взбирались на платформу, как на боевых коней, с теми же решительными лицами и суровым блеском глаз. Остальные отборные воины полезли на те сконструированные повозки, что собрали
Отец Гардиус, это священник с суровым лицом и непримиримым обликом, прошел вперед и встал лицом по направлению к движению.
Я оглянулся, уже и оруженосцы уселись, они располагаются прямо на полу, в то время как для лордов поставлены ровными рядами скамьи.
Второй священник подошел к отцу Гардиусу, тихонько переговорили. Отец Гардиус посмотрел в мою сторону, а я повернулся в сторону далекого Великого Хребта, оттуда быстрой рысью ведут шестерку крупных коней брабантской породы, которых нет сильнее на свете, настоящие тяжеловозы…
Увы, из-за опаздывающего паровоза пришлось пока что задействовать лошадей. Шестерка коней, к изумлению присутствующих на испытаниях, достаточно легко потащила три тяжело нагруженные платформы. Правда, для первого толчка несколько дюжих рабочих по моей указке массивными металлическими рычагами, у нас их зовут ломами, сдвинули на пару дюймов платформы, а там уже хватило конских усилий.
Пока что это не железная дорога, мелькнула мысль, а конка, привычная конка. Но будет железной дорогой, пусть привыкают.
Когда брабанты в упряжке приблизились, развернулись и машинисты, так их все уже зовут, вслед за мной, начали прицеплять к платформам, я подозвал старшего из управляющих этими лошажьими силами.
Он подбежал и вытянулся в струнку.
— Ваше высочество?
— Вот что, дружище, — сказал я ласково, — везде идти с постоянной скоростью до следующей станции, где вам сменят паровоз.
— Ваше высочество?
— Сменят упряжку, — пояснил я. — Если же остановите где-то по дороге, это будет считаться государственной изменой и пособничеством врагу. За такое гнусное и отвратительное деяние вас ждет красивая для зрителей казнь через повешение. Без апелляции и замены штрафом.
Он побледнел.
— Ваше высочество, за что?
— За остановки, — повторил я. — Потому что потом сдвинуться уже не сможете, только коней зря исхлещете, а я коней люблю больше, чем тех, кто их бьет.
Подошел отец Гардиус, прислушался, посопел и сказал, морща лоб:
— Поправьте меня, если ошибаюсь… но мне кажется, его светлость еще ни одного коня не повесили?
— И даже лошади, — согласился конный машинист. — Это в Мезине как-то вздернули целое стадо свиней, а в Шателлене, как я слышал, за колдовство сожгли двух черных овец…
Я сказал рассерженно:
— Отвратительные жестокие люди!.. Разве можно бедных овец? Даже свиней нельзя… Другое дело — люди. Их всегда есть за что. Так что если поезд остановится по вине или небрежности паровозников — казнить без всяких там процедур!
Возчик съежился, сейчас даже большое жалованье показалось не таким уж, а отец Гардиус, явно по-христиански жалея их, подсказал мне просительно:
— Ваше высочество… если поезд вдруг остановится, эти триста здоровенных рыцарей так подтолкнут, что платформы до самого Тоннеля покатятся, подталкивая коней.
Я огрызнулся:
— Думаете, умный? Проблему решили?.. А как, если повезут три платформы руды и одного человека?
Он посмотрел на меня, раскрыв рот, жутко покраснел и сказал виновато:
— Простите… Я решаю проблемку, что перед носом, а вы сразу все разом… Простите, мой разум не поспевает за таким охватом!
— Ладно-ладно, — сказал я милостиво, — бить пока не буду. А возражать не бойтесь, святой отец, я мудр и даже мудер, но где-то когда-то в каком-то редком случае могу и допустить некоторую не совсем точность в момент парада планет или на исходе галактического года, когда голова так устает, так устает от мудрых мыслей о свободе, равенстве и гуманизме…
— Ваше высочество?
Я отмахнулся.
— И тогда в самом деле можете помочь. А в остальное время буду с удовольствием тыкать мордой в ваши и свои какашки, стучать ею в стены, говорить, какой вы дурак, а я умный… ну, вы же, как священник, лучше других понимаете наши людские слабости! Все любят повыпендриваться. А так я ближе к простому народу, каким и должен быть настоящий правитель.
Второй священник закончил читать молитву, освящающую все три платформы и коней, заодно и крестоносцев, посмотрел с вопросом в глазах на отца Гардиуса.
Тот отошел от моих умностей, приблизился важно, медленно и размашисто перекрестил всех.
— Иоанн Златоуст изрек, — сказал он, — разве ты не знаешь, что настоящая жизнь есть путешествие? Разве ты — гражданин? Ты — путник. Не говорите: у меня такой-то город, а у меня такой-то. Ни у кого нет города; город — на небесах, а настоящее есть путь. И мы путешествуем каждый день, пока движется природа.
Второй священник сказал негромко, но страстно:
— Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека. Кто ищет зла, к тому оно и приходит. Вы призваны Господом, чтобы пронести Его волю везде, где ступит ваша нога! Аминь.
Палант покосился в мою сторону и сказал громко:
— Спасибо, святые отцы. Мы ступим везде, куда поведет наш паладин Ричард Завоеватель. И везде пронесем Слово Божье. Аминь!
Начальник станции уловил мой требовательный взмах, развернулся к работникам с ломами в руках и прокричал:
— Взяли!.. Дружно!.. Разом!
Там согнулись, вставив длинные стальные штыри под колеса, уперлись, я видел, как вздулись мышцы на спинах и плечах, на миг кольнула острая тревога: справятся ли, груз ого-го, но, с другой стороны, я же велел все испытать раньше, а эти платформы нагружали камнями и точно так же сдвигали, а потом нахлестывали коней…