Ричард Длинные Руки — король
Шрифт:
— Да пошли вы все, — прошипел я зло, повернул на пальце кольцо Хиксаны и начал втискиваться в камень.
Когда оставалось втянуть только голову, сделал гипервентиляцию, насыщая ткани кислородом, закрыл рот и начал страшный путь в темноте и без ориентиров, где даже гравитация подводит, а камень настолько плотный и вязкий, что протискиваюсь, как мелкий жучок через загустевающий сосновый сок.
Воздух кончился слишком быстро, с минуту еще могу держаться, когда грудь вздымается еще сама по себе, требуя кислорода, а его нет и нет, и волевым усилием держишь, если
Я чувствовал в черепе и во всем теле жар, хрипел, но ощутилось впереди некое свободное пространство, я ломанулся туда из последних сил, упал на пол, почти не чувствуя, как ударился лицом, разбив нос, а только жадно хватая раскрытой пастью воздух.
С минуту лежал, наслаждаясь только дыханием, где-то неподалеку раздаются знакомые голоса, я узнал писклявый тенор отца Велизариуса, двух других не припоминаю, а четвертый... ну да, это Сигизмунд уверяет их, что сэр Ричард идет следом, нужно дождаться, помочь, протянуть руку навстречу, стена оказалась почему-то плотнее, чем ожидалось.
Я провел ладонью по лицу, кровь из разбитого носа сочиться перестала сразу и уже засохла, осталось только неприятное послевкусие падения вниз лицом.
Выпрямившись и с трудом сделав лицо веселым и беспечным, словно спускался вниз ловить красивых бабочек, те предпочитают жаркие места, я вышел из-за скалы, поддерживающей гранитный в живописных выступах свод.
— Привет!.. А вы что здесь делаете?
Священник и двое монахов вздрогнули, словно я за
их спинами внезапно и со смаком ударил в литавры.
Сигизмунд закричал в радостном удивлении:
— А как вы там очутились?
— Сбился, — пояснил я. — С дороги. В этой защитной стене вот такие короеды, представляешь?.. Я пока их давил, где-то неловко повернулся и нечаянно пошел вдоль. Я вообще человек мирный и редко иду поперек. А когда сообразил, что пора бы и выйти, то зашел уже далеко и убил слишком многих, как у нас часто и получается в делах, жизни и поступках, из-за чего каемся и уходим в монастыри, как вот поступили эти вот грешные и даже очень грешные души...
Монахи переглянулись, оба пожилые, умудренные, а отец Велизариус проговорил с сомнением опытного строителя святых стен:
— Но там же защита вроде бы уже заканчивается...
Сигизмунд воскликнул в детском изумлении:
— Стена разве толстая?.. Ах, сэр Ричард, это вы все так шутите? Я все никак не привыкну.
— Или это я худой, — сказал я, — и очень стройный... Впрочем, детали неважны. Эти мальчики нас ждали?
Монахи молча и как-то суроволице поклонились.
— Аббат, — сообщил отец Велизариус, — велел дежурить, если почувствуем вдруг ваше присутствие на той стороне.
— И немедленно открыть, — добавил один из монахов.
— Ворота?
— Хотя бы калитку, если можно так выразиться.
— Аббат здесь вас не видит, — заверил я, — можете выражаться
Отец Велизариус продолжал бледным голосом:
— Однако, как же... я же сам ставил эту стену... Правда, не один, но у нас все согласованно.
— Хорошо, — сказал я бодро, властно и решительно, чтобы не дать им рассусоливать на опасную тему, как я мог сбиться в стене толщиной в палец и почему вышел предположительно из гранитного массива далеко в стороне, — возвращаемся к настоятелю и докладаем об успешном завершении операции по принуждению соседа к миру!
Сигизмунд заулыбался, уже свежий, как огурчик прямо с грядки, сделал шаг, оглянулся.
— Идем?
Я посмотрел строго на монахов:
— Готовы? Или нужно собрать струмент?.. Нет? Тогда пошлите, а еще лучше — пойдемте, нельзя здесь спать. Монахам является всякое, а в таком месте, глядишь, и Санегерийя по старой памяти восхочет пошалить...
Один спросил с недоумением:
— А это кто?
— Святые люди, — сказал я с чувством, — как же вы мне все нравитесь! Отец Велизариус, а вы мне
нравитесь особо! Не по-особенному, а как бы сверх обычного в духовном смысле.
Сигизмунд, оглядываясь в нетерпении, пошел вперед, а это значит, увы, снова вверх.
Монахи наверху, каким-то образом узнав о нашем возвращении, хлынули навстречу, перехватили на полпути. Кто-то из них один, оставшийся неузнанным, или же группа сумела объединить усилия, но я не успел опомниться, как голова чуть-чуть закружилась, мгновенная потеря ориентации, и мы все оказались в главном зале Храма.
Я жадно вдохнул холодный воздух, чистый и без примеси дыма и чада горящей земли, огляделся. Ясный солнечный свет бьет в высокие арочные окна, вижу высокие стены с каменными изваяниями святых, толстые колонны в три ряда, поддерживающие бесконечно далекий свод...
— Господи, — сказал я счастливо, — мы дома.
Отец Велизариус подтвердил:
— Дома. Вы очень хорошо сказали, брат паладин. Вы наконец-то дома.
Рядом с ним я увидел лица брата Жака, отца Муассака, Ромуальда, Мальбраха и, конечно же, приора Кроссбрина.
Все смотрят в радостном изумлении и с такими благостно-счастливыми лицами, что я крякнул и смолчал.
Отец Велизариус сказал ликующе:
— Пойдемте к аббату! Это великое событие.
Аббат тоже узнал о нас раньше, чем мы ввалились
в приемную, сам вышел навстречу, обнял Сигизмунда, а потом меня сухими кузнечиковыми лапками перекрестил и сказал с чувством:
— Господь услышал наши молитвы! Братья, заходите, располагайтесь, послушаем рассказ наших подвижников.
Рассказывать пришлось мне, хотя я пытался перепихнуть эту честь на Сигизмунда. Однако священники сочли, что он в своей восторженности и любви к Христу будет неточен, многое наверняка не заметил, а что заметил, оценит неправильно. А вот я, человек черствый, ну, спасибо, многое рассажу такого, что они сами могли не знать или не заметить.