Ричард Длинные Руки – маркиз
Шрифт:
С третьего шага впереди заблистала яркая точка света. Дыхание рвалось из груди, я шел быстро, чувствуя, как холод промораживает тело, свет стремительно приближается, словно я иду навстречу стремительно летящему на меня поезду…
Ноги едва не превратились в застывшие ледяные бревна, но яркий свет нахлынул вместе с теплом, жаром, зноем. Я остановился, крупно дрожа, зубы лязгают, по коже растеклось покалывание, словно отхожу после обмораживания.
Оглянувшись, я увидел все тот же темный вход, а за ним отчетливо видна зеленая долина. Если присмотреться, можно разглядеть
Я перевел дыхание, повернулся и замер. Впереди бушующий ад из кипящего пламени. Просторный холл весь из металла: пол, стены, высокий свод, а вся противоположная сторона – жаркая стена огня, пламя почти белое, с ревом рвется к своду. Языки огня бывают только в костре, здесь же плотные ряды чудовищных жгутов огненных канатов, неумолчный гул, рев, треск.
По металлу стен, пола и вогнутому своду мечутся страшные блики, пугающие и странно живущие как бы отдельно от ревущей стены огня.
Я боязливо замирал, когда жидкий огонь стремительно протекал под сапогами, но это все-таки лишь тень настоящего пламени, что перегораживает дорогу. Настоящий ад там…
Ноги с таким трудом оторвали подошвы от пола, словно в самом деле погрузились в камень. Воздух горячий, я сделал еще шаг, еще, гул и рев громче, но, странное дело, жар не усиливается. Превозмогая ужас, я приблизился к огненной стене, сердце замерло, но я заставил себя вытянуть руку и коснуться пальцем огня.
Всхлипывая от облегчения, пошел в огонь, черт бы побрал эти произведения искусства или что это за дрянь, чуть сердце не выскочило, прав был Никита Сергеевич…
Семь шагов, семь шагов в жарком огне, что накаляет кожу, будто сижу близко от костра, но не сжигает, а когда я вышел с той стороны и попробовал вытереть пот, пальцы коснулись сухого лба.
Зал поменьше, да еще и заставленный скульптурами и колоннами, выпирающими из стен. В середине зала пустое пространство, скульптуры и колонны наполовину погружены в стены. И странное ощущение, что это не произведения искусства, а нечто работающее.
Все блестит, стерильность, ни пылинки, на металле, включая поверхность скульптур и колонн, выступают сложные барельефы и тут же исчезают, заменяясь другими, словно и не металл, а мягкая послушная глина.
Я зябко повел плечами, почему-то не чувствую себя на Земле. Даже воздух чуть иной, а гравитация словно бы неуловимо меняется в пределах хоть и не опасных, но заметных человеку.
– Это же башня, – сказал я себе вслух. – Башня. В ней не поместятся никакие залы. Иллюзия все это. Или, проще говоря, брехня…
А я к брехне привык, напомнил я себе. Так что не надо ля-ля про злой и несправедливый мир. Я сам такой, потому и мир такой.
Просторный зал показался привычным, даже пол вроде бы паркетный, но дальше высятся пять капель воды, каждая размером в два человеческих роста. Капли именно такие, как их воспринимает наше сознание, то есть в момент отрыва от водопроводного крана: в виде головастика или толстенького сперматозоида с рудиментом хвостика, хотя на самом деле капля падает в форме коровьей лепешки. Или оладья, кто что представит.
Я приблизился, осторожно пощупал. Нет, не вода
Странное сооружение чуть-чуть качнулось, значит, не закреплено, стоит на выпуклой поверхности, можно взять и украсть.
На том конце широкая лестница с великоватыми ступеньками, я поднимался, покряхтывая, как старик. Без всякого привычного пролета вела и вела прямо и ввысь так долго, что давно должна бы выдвинуться из внешней стены башни, однако с последней ступени открылся впереди очередной зал и уходящие вдаль аркообразные проходы в следующие помещения.
Странная башня, не говоря уже про трюки с пространством, я иногда чувствовал, что иду по мощеному двору, слишком уж неуютно просторно. Много лишнего: массивные глыбы постаментов, с которых скалятся бронзовые чудовища, низкие своды в стенах, что ведут в пустые и продуваемые залы, за факелами никто не следит, но не чадят, не дымят, разве что огни трепещут на сквозняках, зато, видимо, никогда не сгорают.
Вон на каменном столе посреди столешницы горит огонь. Пламя бело-оранжевое, распространяет трепещущий свет. Почудилось, что свет легко проникает и сквозь столешницу, под нею так же светло, как и над столом.
Ощущение, что в этом замке некогда жил великий темный маг, то ли некромант, то ли заклинатель демонов. С ним что-то случилось, то ли погиб, вызвав не того демона, то ли принял не то снадобье, так что его осиротевшие миньоны разбрелись кто в лес, кто в подземелья или даже под землю, а некоторые поселились в самых темных углах замка, куда челядь боится ходить.
Я уже пару раз замечал красные глаза горгулий, что настороженно следили за мной из темноты, слышал хлопанье крыльев под темными сводами и даже видел на стенах быстро исчезающие тени.
Еще две мучительно длинные лестницы. Я одолевал их на одном дыхании, как привык бегать по тем, где ступеньки втрое мельче, и останавливался перевести дыхание только наверху, когда в зобу горячо, а ноги как свинцовые.
Я добрался так до середины башни, ноги уже стонут, но я ломился наверх с той же постоянной скоростью, стараясь просматривать все впереди в тепловом и запаховом диапазоне. Голова вдруг на краткий миг закружилась без всякой причины, в ушах зазвенело, но я заставил себя не замедлять шаг… …и вышел из холодной тьмы в залитый желтым огнем зал, впереди стена огня. Сердце дрогнуло в нехорошем предчувствии. Остановился, задрал голову. Так и есть, я снова на первом этаже, словно только что вошел в башню.
– Сволочи, – процедил я с бессильной ненавистью, – мебиусники!.. Еще бы в бутылку Клейна засобачили. Виртуозы бездарные… Разумничались…
Почему-то не оставляет ощущение, что это просто архитектурные изыски или навороты, а то и вовсе не изыски, а нечто простое и обыденное, но никак не злокозненная ловушка или что-то неимоверно коварное, как чудится.
Переведя дыхание и наматерившись, я снова начал восхождение, на этот раз отыскав другую лестницу. Самое обидное, сколько тут топаю, соплю и ругаюсь – живущий в башне колдун даже не обращает на меня внимания.