Ричард Длинные Руки - принц-регент
Шрифт:
— Как ни называй, но унобтаний и ценнее, и устойчивее. Его ничем не прошибить…
— Из орихалка был сделан щит Геракла, — напомнил я.
Он скривил рожу.
— И что? Он этим щитом почти и не попользовался, так что нельзя судить о его прочности. А вот доспехи из унобтания ничем нельзя прошибить, в том числе и никакой магией!
— Это уже что-то, — сказал я. — А чем-то… ну, святым?
Он посмотрел на меня остро.
— А это тебе зачем?
— Да так, — ответил я, — приходилось пару раз задираться с ангелами. Когда-то может дойти и до драки.
Он
— Надо подумать, — изрек он. — Пойдем, покажу кое-что из наших запасов. Не густо, но все же…
Он оглянулся, сквозь открытую дверь видно, как молотобойцы уложили на широкую наковальню второй брусок, раскаленный почти добела. Гарнец кивнул мне и пошел мимо них прямо в густой от раздуваемых мехов дым.
Я поспешил следом, дым выедает глаза, последние пару шагов сделал почти вслепую, а когда поднял веки, трепет пробежал по всему телу.
Мрачный зал, холодный и пустой, только серые с зеленью стены, уходящие высоко в полумрак, кое-где проемы, но не от древности и ветхости, это скорее пробоины. Камни в этих дырах опаленные, обугленные, а через дыры видно, что там еще есть пустоты.
Гарнец остановился впереди и ждал, выказывая некоторое нетерпение. Я догнал бегом, выдохнул с жаром:
— Никогда бы не подумал…
В дальнем углу странного зала, кто мог вытесать такое и зачем, одинокий стол с тиглями разного размера, а также медной, бронзовой и серебряной посудой, плюс из неизвестного металла, при виде которого у меня появилось нехорошее предчувствие.
Гарнец с ходу сбросил кожаный фартук, мне показалось, что он странно меняется: стал выше ростом, тоньше, черты лица заострились настолько, что и здоровая часть лица стала похожей на ту обугленную. Грубые толстые пальцы потеряли всякую корявость, за мерные стаканчики взялся нежно и деликатно.
— Ты полагаешь, — проговорил он рассеянно и не глядя на меня, — Храм там, наверху? Нет, он здесь…
Глава 14
Я старательно всматривался, как он приготовляет нечто в большой медной чаше. Цвет менялся трижды, жидкость становилась иногда тяжелой и вязкой, иногда легкой, как спирт, какое-то время наматывалась на палочку, которой размешивает, затем палочка вообще оставалось сухой, а мне начало казаться, что жидкость избегает к ней прикасаться, образуя вокруг палочки некий туннель.
После того как приготовил и перелил в большую чашу из непонятного мне материала, пробормотал то ли короткую молитву, то ли заклинание, но вид не набожный, да и какой набожный вид может быть у кузнеца или оружейника?
Напрягся я, только когда он начал медленно водить пальцами по краю чаши, а там началось некое странное брожение, жидкость приняла неприятный зловеще-зеленый цвет, пошел пар, а через пару мгновений там вообще вскипело.
Я спросил шепотом:
— Это что?
— Иначе никак, — ответил он негромко. — Если этим вот покрыть… неважно, металл или дерево, никакой
— Формула известна? — спросил я.
Он посмотрел исподлобья.
— Конечно. Что взять, с чем смешать, какой нагрев, сколько выдержать, что добавить, потрясти, дать остыть, добавить, снова нагреть…
— Понятно, — сказал я. — От дедов-прадедов?
— От братьев, — ответил он сухо, — которые давно ушли в лучшую жизнь. Они создали Храм, какой он сейчас есть и пребудет вовеки. Как и этот металл, кординит, самый прочный металл на свете!
— Извини, — сказал я, — почему-то подумалось, что хоть здесь знают, что делают. Иногда туплю, думаю о людях лучше… словно Целлестрин какой.
— А что с, ним?
Я изумился.
— Совсем ничего не знаешь?
Он буркнул:
— Слышал, он стал чуть ли не святым. Что, правда?
— Ты многое пропустил, — заметил я. — Наверное, на общие молитвы совсем не ходишь?
Он сказал хмуро:
— Был бы я таким красавчиком, как ты…
— Все равно бы не ходил, — заверил я. — Я же не хожу?.. Слушай, а как насчет этого кординита? Я человек, конечно, бедный, как и положено у нас, паладинов, но если сделаешь скидку на добрый нрав, я бы заказал кое-что… а ты бы сделал богоугодное дело, покрыв этим составом мои доспехи.
Он хмыкнул.
— А что я…
На той половине зала раздался сухой хлопок, моментально возник и с бешеной скоростью начал раскручиваться смерч из багрового огня, где по кругу носится нечто темное, от которого пахнуло леденящим ужасом, то ли невесть откуда взявшиеся обломки скал, то ли уплотненное пространство-время.
Смерч с дикой скоростью разрастался, свист стал невыносимый, поднялся ветер, а из самого центра, будто из-под земли, ударила струя оранжевого огня.
Гарнец попятился, на лице ужас, я крикнул:
— Бежим?
— Да! — прокричал он. — Это неостановимо…
Мы ринулись к двери, я успел увидеть, как два человека в рясах золотого цвета возникли у основания смерча, и он мгновенно исчез. На короткий миг возникло некое окно, я потрясенно увидел белый снег, синее небо и далекие заснеженные вершины гор… и тут же снова на его месте угрюмые позеленевшие стены, покрытые древним мхом.
Золотые монахи обратили в нашу сторону лица, я потрясенно понял, что рясы не золотого цвета, а из жидкого золота, блестят и переливаются, придавая вместе с величием еще и некую непонятную защиту.
Гарнец сказал торопливо:
— Даже не смотри в их сторону!
Я поспешно отвернулся, хотя перед глазами все еще горят неземным огнем их золотые фигуры, а от нечеловечески прекрасных лиц идет неземной свет.
Отсвет на стенах исчез, я понял, оба незнакомца исчезли.
— Кто они? — спросил я шепотом.
Он буркнул:
— Забудь. Наши шкуры спасли, вот и ладно. Просто забудь, не упоминай нигде. Так принято.
Я проговорил медленно:
— Ты прав, о своей дури лучше не вспоминать даже самим… Или помнить о таких, как о неких вершинах? Если только не тупики… где-то очень высоко. Спасибо тебе, я понял больше, чем ожидал.