Ричард Длинные Руки – воин Господа
Шрифт:
– Идиот! – заорал он. – Нет ничего на свете такого, из-за чего стоит терпеть! Нет! Нет!..
– Теперь есть, – прошептал я.
На какое время я провалился в забытье или не проваливался, но в помещении повеяло жаром, прежний злой голос сказал люто:
– Все!.. Он ваш!..
И звук удаляющихся шагов. Перед глазами поплыло, затем был серый туман, чернота. Снова серый туман, что сменился оранжевым, истончился под жарким солнцем. Я чувствовал, что по-прежнему подвешен на столбе, но здесь я присел на зеленую траву, где ползают красноспинные божьи коровки, прыгают крошечные кузнечики, а деловитый муравей тащит засушенную лапку богомола.
Он
– А ты помнишь, – спросил он, – из-за чего все началось?
Я подумал, спросил:
– Из-за яблока?
– Точно, – подтвердил он. – Был богатый цветущий сад. Он сказал человеку: от всякого дерева в саду ты будешь есть, «а от дерева познания добра и зла не ешь от него». До сих пор помню, хотя это говорил не мне, а тебе. Да, это я совратил, чтобы ты съел то яблоко и стал… человеком. До этого ты, как коровы и остальные звери, был… хе-хе!.. абсолютно невинным. Съев яблоко, ты уподобился самому Творцу, который – кстати о птичках – сам же заявлял, что сделал тебя по своему образу и подобию. Брехня, «по образу и подобию» ты стал только тогда, когда съел первое яблоко. Надо бы и второе, дающее бессмертие, но не успел… услышали голос Творца, тому вздумалось прогуляться по саду, спрятались… Дальше сам знаешь. Вас обоих выгнали из рая, где жили, бездельничая. Вы стали пахать землю, создали земледелие, скотоводство, научились добывать руду, построили корабли, переплыли моря и океаны, заселили землю… Словом, весь прогресс, вся цивилизация – это моих рук дело.
– Не спорю, – прошептал я.
– В тебе чувствуется неземная мощь, – сказал он, – но разве это мощь церкви?
– Нет, – ответил я.
– Это мощь прогресса? Цивилизации?.. Так ведь? Но и церковь, как ты понимаешь, тоже создана мною. Нет, Христос, конечно, не я, но это я с ним спорил там, на горе, это я соблазнял броситься с вершины, испытать своего божественного Отца… Он так и не решился. Его распяли, на этом, как ты понимаешь, Его учение и заглохло бы – в нем ничего не было жизнеспособного… Ты можешь себе представить человека, который подставит левую щеку, если ему влупят по правой?.. Нет, человека такого представить можно, даже отыскать такого можно, но возможно ли целое общество, где живут по такой морали?.. То-то. Я взял все в свои руки, упорядочил, дописал нужное, истолковал уже сказанное, выстроил иерархию, создал могущественную организацию, что теперь называется церковью…
Я закрыл глаза, изо всех сил стиснул челюсти. Однако в мозгу блеснула ослепительная по здравости мысль: а почему нет? Он мог… или не мог?
Огромным усилием воли я взял себя в руки, вскинул голову и застыл с закрытыми глазами, подставив лицо невидимому солнцу. Прогресс – да, согласен, его рук дело, против фактов не попрешь, но насчет церкви – это уж чересчур. Или он рассчитывает, убедив меня, что всю цивилизацию создал он, убедить и в том, что и церковь – его творение?
Почему-то мне казалось очень важным отстоять именно церковь. Никчемную, не играющую никакой роли в моем обществе, презираемую и терпящую насмешки.
– Все началось с амебы, – прошептал я. – Или с инфузории-туфельки… Но я уже не амеба…
Мир сдвинулся, я снова висел на столбе, привязанный за руки. Палач надел длинные кожаные рукавицы и, взявшись за горячий прут, накалял конец в огне. Тот уже светился оранжевым, сыпал искрами. Кроме палача, в помещении остались только женщина и герцог. На опустевших столах я видел лишь широкие блюда с объедками, перевернутые кувшины и кубки.
Палач вытащил наконец прут, повернулся ко мне. Я сцепил зубы, боль будет острой, жгучей, я заору, не выношу боли, но все равно: одно дело – исходить криком, другое – говорить им то, что хотят…
Внезапно палач замер, глаза расширились. Прут выпал из руки, а сам он рухнул лицом вниз. Из его спины торчала стрела. Женщина вскочила, рот распахнулся для крика, но в тот же миг в нем появилась рукоять ножа. Герцог искал и все не мог отыскать меч, а когда поднялся с оружием в руке, перед ним мелькнула серая тень, и герцог повалился вниз лицом, роняя меч.
Я на миг потерял сознание, чувствовал только, что веревка лопнула под острым лезвием, меня снимают, куда-то тащат, потом я падал на землю, на седло, меня трясло, боль стегала во всем теле. Перед глазами с бешеной скоростью мелькала серая земля, я сообразил, что лежу на седле вниз лицом, лошадь скачет во весь опор.
Я собрался с силами и, превозмогая острую боль, повернул голову. За нашей спиной отдаляется замок, но из ворот выметнулись десятка два всадников, с грохотом пронеслись по опущенному подъемному мосту. Я изо всех сил растопыривал уцелевший глаз, видел, как из распахнутых ворот выплескиваются еще и еще всадники. Я начал сползать с седла, рука всадника подхватила и удерживала меня, пока я не набрался сил и не сумел, цепляясь ногтями, зубами и всем телом, всползти выше.
Стрелы свистели мимо. Я сцепил зубы, боль терзает все тело, а при каждом стуке копыт в голове и везде-везде взрываются атомные бомбы. Я лежал вниз лицом, земля прямо перед глазами сперва неслась, как пестрая лента неровного асфальта, а потом мне почудилось, что летим на вертолете над самой гладью озера.
Позади раздались крики. Рука все еще сжимала мое плечо, не давая сползти с седла. Я на какое-то время потерял сознание, пришел в себя, когда по плечам хлестали ветви, а снизу по лицу чиркали жесткие стебли травы. Конь хрипел, стонал, задыхался, бока часто вздувались, я снова начал скользить по мокрой коже, на этот раз не удержался, трава прыгнула навстречу.
Я не чувствовал удара, лежал, раскинув руки. Коричневая громада коня стояла рядом. Бока ходят ходуном, голова свесилась до земли, и чувствовалось, что конь поднять ее не в состоянии. В ветвях дерева снова зачирикали ожившие птицы.
Я приподнялся на локте, превозмогая боль, оглянулся. Человек все еще стоит спиной ко мне, его руки и голова лежат на седле, а конь недоверчиво обнюхивает плечо хозяина. Из плеча торчит стрела, еще две стрелы смотрят из спины, кольчуга распорота ударами мечей в трех местах, кровь вытекает узкими струйками.
– Эй, – сказал я, – ты зачем…
Он медленно повернулся, слова застряли у меня в горле. Он попробовал сделать шаг в мою сторону, однако колени подогнулись, упал, ударившись коленными чашечками, не удержался и завалился набок. Из глубокой раны на скуле текла красная струйка.
Лежа на земле, растянул синеющие губы в страшной улыбке. Я потянулся к стрелам, он покачал головой, я отдернул руку.
– Не знаю, – ответил он хриплым голосом. – У меня было все: богатый дом, семья, золото… За каждого убитого платят хорошо, но… не знаю. Поют о вас, голодных придурках, что скитаетесь по пыльным дорогам, деретесь не за деньги, а просто по дурости… Спасаете принцесс, а потом отдаете их женихам или отцу без всякого выкупа…
– Но при чем тут я?
– Эх, – прошептал он, – не понимаешь…