Ричард Длинные Руки – воин Господа
Шрифт:
Я задумался, тут же в сознании прозвучал вкрадчивый голос:
– Нравится? Это может быть все твое.
Я хмыкнул:
– Всего лишь?
Голос спросил с тихим удивлением:
– Этого… мало?
– У меня было то, – ответил я, – чего здесь не купишь за все эти сокровища.
Голос надолго пропал или исчез, меня обдавало то жаром, то холодом, чудились за гранью сознания голоса, что спорили друг с другом, советовались, снова спорили, наконец прежний голос произнес с недоумением и разочарованием:
– Да, ты не врешь… хотя не понимаю… Хорошо, а
Пещера Али-Бабы исчезла без следа, я увидел с высоты птичьего полета зеленую равнину. По плоскогорью, как стая саранчи, двигалась огромная армия. Воздушный наблюдатель снизился, во главе армии – рыцарь на огромном коне. За ним трепещется по ветру полотнище черного знамени, там большая корона с высокими зубцами. Императорская корона, насколько я помню. А этот рыцарь, что-то знакомое… а, дык это же я, такой красивый, гордый, надменный, замечательный. Даже нижняя челюсть совсем как у Ланселота.
– Впечатляюще, – признался я. – Правда, я уже водил такие армии. И даже побольше… Последний раз, правда, армию орков на королевство людей… Ладно, не будем о грустном. Потом я уже с этим почти завязал.
Снова все мое тело окатывал попеременно то жар, то холод. Алхимики доморощенные, при чем тут ноги, знания же в голове! В крайнем случае в спинном мозге, как у орков и женщин. Или они верят в теорию флогистона?
Голос произнес с некоторой растерянностью:
– Может быть, вас привлекают тайные знания?
Огромная армия исчезла, словно на огромном экране сменился кадр. Я очутился в немалой по размерам лаборатории алхимика, нетрудно догадаться, что алхимика. Колбы и реторты, колбы и реторты, а в остальном – медные и глиняные кувшины, ибо стекла на все не напасешься. Это у нас каждый сопляк, вылакав бутылку пива, по-гусарски бьет ею о стену, разбрызгивая острые стекла, а здесь каждый осколок на вес ста самородков золота… На столах в тигельках дымится что-то едкое, пахнет гадостно. На длинном столе – расчлененные лягушки, летучие мыши с разрезанными животами, пучки омелы, отрубленная высохшая кисть, череп…
– Ага, – сказал я. – Философский камень, эликсир жизни, приворотное зелье… а с обратным знаком – отворотное, еще амулеты от сглаза… Что еще? Надеюсь, хоть тут не говорят о гороскопах.
Голос поколебался, сказал с некоторым сомнением:
– Если вас не привлекают такие знания… то, возможно, некоторые странные данные об устройстве мира…
– Ага, – сказал я, – мне дадут возможность открыть, что Земля не на трех китах, а на черепахе? Или вообще мне предстоит доказать, что Земля не плоская, а круглая и находится, согласно Птолемею, в центре мироздания?
Голос ахнул, умолк, отдалился. На этот раз спорили очень долго. До меня даже донесся чей-то нервный голос скороговоркой:
– Но как это… не нужны знания? Если ему не нужны женщины, не нужно золото, не нужна власть, то ему нужны знания!.. Другого быть не может.
– Во много знаний, – сказал я слабо, – много горя. Веет ветер, веет… словом, потом на круги своя.
Наступило озадаченное молчание. От того, что я перепутал слова, моя сентенция мне самому показалась мудрой и многозначительной.
В тишине раздался незнакомый голос:
– А вот тебе твой король!
Шарлегайл в своей спальне выглядел еще старше, чем в тронном зале. Там он старался держаться прямо, орлинил взор, а здесь горбится, животик, ого-го какой животик, корсет носит, что ли, или же шарфом подтягивает?.. Ага, раздевается, даже рубашку снял. Волосы на груди уже седые, а дряблые грудные мышцы обвисли, как у женщины. Животик, как будто арбуз засунул под кожу, аж лоснится… Лезет под одеяло, изображение сместилось, с другой стороны под одеяло юркнула Шартреза. Черные волосы распустила, красивой волной раскинулись по огромной подушке…
Что хотят показать, непонятно… А, что у короля Шарлегайла – дряблые мускулы? Или что не может ничего сделать с женой, прекрасной Шартрезой, вот усиленно акцентируют мое внимание на ее настойчивых усилиях ему помочь… Идиоты, не замечают глубокой нежности и любви в ее глазах, как есть идиоты. Не понимают, что даже если она помешана на сексе, а это не так, я ее видел и, надеюсь, понял, то она с легкостью решит эту проблему, если знает, где у нее на теле эрогенные зоны. А такие чувствительные женщины испытывают оргазм уже только от ласкового взгляда мужчины, от его любящего голоса, прикосновения его рук, губ, его тела… Нет, в самом деле идиоты. Показывать такое и надеяться, что из-за этого я буду о короле думать хуже? Даже отвернусь от него? Еще покажите королевскую особь в туалете!.. Я сам, сидя на унитазе, тужусь, кряхчу, ковыряюсь в носу и чешу между большими пальцами ног, ведь меня никто не видит, а заняться чем-то приятным надо. И ничего, вовсе не считаю себя самым распоследним засранцем. И мои друзья не считают.
Так и есть, в самом деле возникла картинка королевской сральни!.. Вот Шарлегайл развязывает пояс, заменяющий ему ремень… Я не выдержал, хихикнул. Изображение застыло, подергалось, медленно растаяло. Похоже, мои киношники сообразили, что такая киноколлекция шедевров дискредитирует в моих глазах не короля, а тех, кто такое хранит у себя да еще и показывает другим.
Видения истончились, серый занавес растаял без следа. Зал виден четко, я снова полулежу в том же кресле. Железные скобы охватывают мои руки и ноги, но шея свободна. Воздух теплый, насыщенный запахами еды, кислого вина, крепкого пота, неумело забитого душистыми маслами, из-за чего запах немытых тел стал насыщеннее, тяжелее, влезает в ноздри и обволакивает носоглотку, не давая ощутить другие запахи.
Зал стал еще ярче, в дополнение к факелам зажгли светильники. За дальними столами веселится народ, очень яркий, просто картинно яркий, а за ближайшим ко мне столом всего трое – двое мужчин и женщина. Беседуют друг с другом, все трое сдвинули головы настолько заинтересованно, что почти соприкасаются лбами. Слуга с каменной мордой держится сзади, заученными движениями подливает вино в высокие изящные кубки из серебра.
Я услышал за спиной высокий мужской голос:
– Он очнулся, Ваша Светлость!