Риф Скорпион (cборник)
Шрифт:
Я поехал на пирс. Когда, добравшись до места, выходил из машины, вспомнил о коротышке, что лежал где-то там, у меня под ногами, в кромешной тьме в мутной илистой воде. И вдруг подумал о нем не как о беспощадном головорезе, а просто как о человеке, который всего несколько часов назад был жив, видел солнечный свет, хотел есть, думал о женщинах, вдыхал сигаретный дым… Я яростно отбросил эту мысль. Не время скорбеть о погибшем гангстере. Я сам весьма скоро последую за ним, если не выберусь отсюда.
Я торопливо спустился на баржу. Фарватер был темен и тих, как река в джунглях. Когда я открыл дверь, внутри оказалась
Я пошел на камбуз и поставил на плитку большой кофейник с водой. Потом принялся рассматривать свою физиономию в зеркале в ванной комнате. Она распухла еще больше. Пока что мне это было только на руку: я ведь уезжал, и мне нужно было, чтобы меня запомнили здесь в таком виде. Но необходимо кое-что предпринять, чтобы к моему возвращению шишки и ссадины прошли. Живот зверски болел, как будто по нему танком проехали, но этого по крайней мере не было видно.
Пока вода нагревалась, я вытащил из-под койки сумку и принялся паковать свои вещи. Увольняюсь без всякого предупреждения. Картер черт-те что обо мне подумает. «Если тебе нужны хвалебные речи, — оборвал я себя, — стоит остаться. На похоронах их будет сказано предостаточно». Я побрился и сложил туалетные принадлежности в сумку. Одежда, развешанная в ванной комнате, еще не просохла, но я все равно собрал ее, завернул в газету и положил туда же.
Вода согрелась. Я вылил ее в таз и снова наполнил кофейник. Поставив таз на стул перед собой, я уселся на краю койки, опустил в горячую воду правую руку и держал ее там до тех пор, пока она не покраснела, как огненный коралл, а левой рукой смочил в той же воде тряпку и принялся прикладывать ее к синякам и шишкам на лице. Было ужасно тихо, только жужжал вентилятор. Как только я перестал ходить туда-сюда и думать о том, что мне предпринять, комнату заполнила Шэннон. Мысль о том, что это глупо, не помогала. Она была повсюду.
Вот она вновь придвигается ко мне, и я снова целую ее со странным чувством, будто я до самых дальних уголков сознания полон ею, как корабельный отсек под ватерлинией, когда давление моря прорвет переборку. С минуту через мой мозг мчится безудержный поток воспоминаний, и вот я уже тону в ней.
«Да ты, старик, просто псих, — зло сказал я себе. — Большую глупость и представить трудно. Потом, есть еще один моментик. Она жена Маколи. Тебе стоит время от времени напоминать себе об этом».
Какой он, Маколи? В поисках ответа я уставился на свою распаренную руку, но так ничего и не разглядел. Да и как можно представить себе человека, когда и оттолкнуться-то не от чего? Служащий страховой компании, за которым охотится банда жаждущих крови гангстеров. Какие тут могут быть логические выводы?
Да никаких.
Он умеет водить самолет. И почему только я не спросил ее, где он этому научился? Правда, в наше время многие учатся водить самолет. Может быть, я единственный, кто еще не научился. Но бывают пилоты и пилоты. Это ясно даже мне. Одно дело пролететь шестьдесят миль по маршруту Пайпер-клуба из Бустерз Джанкшн в Ист Тредбеар вдоль железнодорожных путей и шестирядного шоссе, и совсем другое совершить перелет через пролив (миль пятьсот) и потом еще многие мили над джунглями. Чтобы взяться за это, надо быть очень хорошим пилотом.
К тому же, если он может точно определить, где упал самолет, он не
Я заметил и еще одну странность. Самолет лежит на глубине шестьдесят футов, но при этом находится вблизи от берега, причем так близко, что можно разглядеть какой-то ориентир. У побережья Юкатана, говорит? Я никогда там не бывал, но много раз видел карты, и у меня сложилось впечатление, что кривая глубины в десять морских саженей там находится довольно далеко от берега. Я пожал плечами. Может быть, она имела в виду какой-нибудь другой ориентир, например затонувший корабль или отмель.
Я продолжал парить руку и прикладывать к лицу горячие компрессы. На рассвете я поехал в ближайшее кафе выпить кофе. Я чувствовал, что меня уже ищут. С тех пор как коротышка исчез, прошло почти двенадцать часов.
Я поехал в центр города на автобусную станцию. Восточный автобус отправлялся в 10.35. Я встал в небольшую очередь перед окошком кассы. После того как кассир заполнил огромный бланк и проштамповал его в полдюжине мест, я полез в бумажник и с ужасом обнаружил, что мне не хватает семи долларов. Они у меня, конечно, были, но я никак не мог их найти, сколько ни шарил по карманам и ни обследовал с глупым видом вот уже в который раз содержимое своего бумажника. Очередь увеличилась, народ стал ворчать. Я копался, пока не почувствовал, что терпение кассира на исходе. Тогда я попросил его отложить мой билет, сказав, что остальные деньги занесу позже.
Я снова вышел на улицу. Утро было жаркое и безветренное, но я все острее чувствовал холодок на спине, между лопатками. Я все время смотрел в витрины магазинов. Потом неожиданно остановился якобы прикурить и огляделся. За мной шла масса народу. Сотни людей спешили на работу.
Как только открылись фирмы, торгующие подержанными машинами, я поехал в одну из них. Владелец с полнейшим равнодушием, не вынимая изо рта сигары, посмотрел на мой «форд» и, жалобно объяснив мне, что дела у него — хуже некуда, предложил купить его за полцены. Я знал, что больше мне не получить, но тем не менее заверещал, как раненый торговец коврами, и уехал. А через двадцать минут вернулся и отдал ему бумаги, а он выписал чек. Теперь и он меня запомнит. Я вопил даже громче, чем он сам.
Я взял такси и поехал на пирс, то и дело поглядывая на часы. Начав беспокоиться о коротышке, они первым делом пойдут туда. Успеть бы. У ворот никого не было, а когда я поинтересовался у сторожа, не спрашивал ли меня кто, он отрицательно покачал головой.
— Но зато вам пришла телеграмма, — сказал он.
Телеграмма была от Картера. Он сообщал, что начало переговоров насчет подряда отложено, и он вернется только завтра. Мы выехали на край пирса, я попросил водителя подождать и пошел за сумкой. На обратном пути нам никто не встретился. Я отдал ключи сторожу, туманно объяснив ему, что вынужден уехать в Нью-Йорк, так как у меня серьезно заболел родственник.