Ригодон
Шрифт:
Мы Franzosen, и такие же рабочие, я рассказываю ему и о нашем заводе, которому – kaput! разбомбил и, сожгли, – и о том, что мы ищем другой завод, еще не разбомбленный!.. И он это понимает!
– Sicher Hanover! Конечно, Ганновер!
Я еще спрашиваю его, видел ли он французов?… Он не уверен!.. Он видел иностранцев там, показывает рукой на восток… они дрались!.. Дрались между собой… это было во время бомбардировки… до того как вокзал был полностью разрушен… там было много убитых, очень много!.. И раненые тоже! Я подумал: может быть, Ретиф и другие? Кстати, я никогда больше не видел Ретифа… ни в Германии, ни в Дании… ни позже, здесь… я расспрашивал о нем повсюду… Марион знал его лучше, чем я… но Марион умер, знаете ли… и я не успел ничего разузнать у этого милого Мариона!.. Такой деликатный, чувствительный… он помогал нам выдержать в Зигмарингене… он предупреждай нас о ловушках!.. Три… четыре раза в неделю… он игрался с Бебером, который изображал для него дядюшку Декава… торчащие усы, гордый разворот шеи и капля на носу… как мы смеялись!.. Никто больше не умел так смеяться!.. У Ретифа отсутствовало чувство юмора, он был фокусник, возможно, ас, но это и все… теперь перед нами замаячил Ганновер!.. Будучи хроникером, я не теряю нити рассказа!.. Наш артиллеристик больше не разговаривает, целиком поглощенный собиранием гильз, их навалом кругом, и даже пули… в общем, порядок… и все же он хочет, чтобы я понял!
– Du verstehst? Kupfer!.. Krieg!.. Kupfer!.. Медь!..
Ну, конечно же! Он прав!
– Sicher!.. Sicher!..
Война – медь!.. Хлеб – это тоже война? И сардины, и колбаса. Он перестает копаться в грязи… спрашивает, есть ли у нас что-нибудь перекусить… у нас есть полбуханки… для себя и для Бебера… я показываю ее немцу…
– Ich habe Chokolade!
Он хочет нас обмануть… нет, точно!.. Настоящая плитка шоколада… да еще с орешками…
– Englisch flieger!.. Kaput!
Все объясняется… он подбирает не только пули и гильзы… он ломает плитку, на три части… одна для Лили, другая мне, третья – для себя… а для Бебера?… В другой сумке!.. Он ищет… нет!.. Ничего не находит!.. Только крошки хлебного мякиша… должно быть, от английского печенья… Лили скармливает их коту с ладони… Бебер ест… теперь, полагаю, самое время тронуться в путь по шпалам… я его спрашиваю:
– Kein Zug? Поезда нет?
– Ach nein! Nicht mehr!
Тогда вперед… вперед, и не надо очень спешить!.. У меня осталась только одна трость… потому идти тяжело, но не очень… северо-запад… итак, нас ожидает Ганновер… легко сказать… а неподалеку… языки пламени… я пускаю в ход все свои знания немецкого…
– Guten Tag! Sch"one! Sch"one danken! Тысяча благодарностей!
Пожимаем друг другу руки…
– Gute Reise!.. Beide!.. Счастливого пути вам обоим! H"ore mich! Послушайте меня!..
И он поет… для нас…
Nach Winter kommst doch ein Mai!После зимы наступает месяц май!Я спрашиваю его…
– Не было ли ракет? Вы знаете, синие! Зеленые!
– Нет!.. Они вряд ли сбереглись!..
Ладно! Это объясняет… трогаемся в путь. Нельзя терять времени… шпала… за шпалой… путники выглядели совсем уж умученными, попадались туристы, совсем редко… скоро встанут на четвереньки… Бебер пожелал, чтобы его несли… ему хотелось чего-нибудь есть, кроме крошек хлебного мякиша, пусть лаже сброшенного с английских самолетов…
– Бебер, ты увидишь Ганновер!
Лили замечает мне:
– Ганновер на севере… ты все еще хочешь туда идти?
– Я не хочу, малышка… у меня нет выбора… их не интересует наше мнение…
И действительно, мое желание нечего не значило…
– Он сказал, что поезда больше не ходят…
– Он знает!
Сборщик гильз… мы продвигались довольно медленно, но все-таки, шпала за шпалой… может быть, прошли уже километра два… еще не рассвело, но отблеск какого-то зарева… розового… окрасил облака… почти рассвело… какая-то деревушка… фермы… и ни одного живого существа!.. Ни человека, ни животного… мы доели шоколад…
Шпала за шпалой… наверное, еще метров пятьсот… кто-то сидит на рельсах… а там еще один… чуть поодаль… мы приближаемся… я откашливаюсь… трогаю за плечо, трясу… не сильно! Хоп! Этот некто опрокидывается навзничь!.. Ногами вверх… на камни!.. Перехожу к другому… едва касаюсь… валится тоже!.. Осматриваю их… мужчина… женщина… сорока-сорока пяти лет… они мертвы по меньшей мере часов шесть… у меня привычка констатировать время смерти, я вам говорил… Надо бы осмотреть тела… вероятно, они погибли от пулевых ранений… там, где сидели?… Сверху, самолет?… Или патруль? Какой?… С какой стороны?… Ох, лишь бы это не коснулось нас!.. Идем!.. Идем!.. Какие-то обвалившиеся стены… заводские руины, кажется… чьи-то голоса… там!.. Несколько голосов… ничего не вижу… они скрыты стеной… спор… на каком языке?… Немцы?… Да! И француз… лучше послушать, о чем речь, прежде чем они нас увидят… они говорят о Ганновере… пересечь Ганновер… от одного вокзала, что совсем рядом, до другого, это далеко… мы, понятно, не знаем этих людей… впрочем, это явно рабочие… не из Дрездена и не из Ульма… из Польши, я полагаю!.. Их не было в Оддорте, это уж точно!.. Тогда все в порядке!.. Они не замечают нас, в общем-то, мы рядом с ними… Они намереваются идти в Гамбург… тем лучше! И мы тоже!.. Из их разговоров можно заключить, что поезда еще ходят, есть какое-то сообщение между Ганновером, но это с другого вокзала, и Гамбургом… порядок! Правда, сообщение нерегулярное… но, я полагаю, главное – пересечь Ганновер… они знают все! Предместья, город… все сгорело, говорят они… тем проще! Итак, вперед! Я думаю, их не меньше полусотни. тех, кто отправляется в дорогу… женщины с детьми, старики… и мы с ними… целая толпа… и не видно, чтобы кто-то печалился, наоборот – все улыбаются… хорошо! Мы идем следом… стараемся не обнаруживать себя, я, Лили, хвостатый компаньон… мы составляем часть целого… отлично! Они не разговаривают в дороге… вижу, неразрушенных домов осталось немного… больше? или меньше, чем в Берлине? Я бы сказал, примерно столько же, но больше пожаров, больше домов объято пламенем, и языки его закручиваются спиралью, взмывают высоко, яростно, танцующие… зеленые… розовые… между стенами… я никогда еще не видел такого пламени… оно могло наделать еще много бед… самое забавное, что на каждом обрушенном доме, на каждой груде развалин зеленые и розовые языки пламени плясали по кругу… и снова по кругу!.. возносясь к небу!.. Надо сказать, что эти улицы в руинах, пылающие зеленым, розовым, красным, выглядели по-настоящему праздничными, намного веселее, нежели в своем обычном, кирпично-сером шершавом состоянии… им еще никогда не удавалось предстать в таком праздничном великолепии, разве что однажды, во время вселенского хаоса, всеобщего сотрясения земли, из которого и рождается Апокалипсис!.. Вот здесь это и могло бы произойти! «Летающие крепости» обработали город… кажется, и не раз… два… три раза!.. до полного разрушения… днем и ночью, на протяжении месяца, а может быть и больше, сотни бомбовых ударов, тонны и тонны бомб… там действительно ничего не осталось в первозданном виде… только остовы зданий и пожарища… стены разрушенных домов были покрыты жирной сажей, объяты пламенем… раздавались кое-где маленькие взрывы… я вам уже достаточно много говорил о запахах… всегда примерно одних и тех же запахах, и в Берлине, и в Оддорте, и здесь… обгоревшие балки… паленое мясо… и толпа беженцев, взявшихся за руки, бредущих посередине улицы, а точнее, по подобию улицы, к тому вокзалу… у них был вид, точно они знали, куда идти… занимался день… было просто удачей, что не оставалось ни одного целого жилого дома, хочу сказать, не осталось цели для дальнейшего разрушения… огненные вихри плясали вокруг, словно розовые и фиолетовые призраки, на руинах каждого дома… тысяч домов!..
Рассветало… я уже сказал об этом: не осталось ни одного обитаемого дома!.. Как вдруг!.. Ну да!.. Вон там! Вон там! Нет!.. Человек, неподвижно стоящий возле стены!.. Вон там!.. Теперь хорошо видно… мужчина! Останавливаемся, приближаемся, прикасаемся к нему… это солдат!.. еще один… и еще… целая шеренга!.. Прислонившиеся спинами к стене, застывшие в неподвижных позах!.. Мертвые, окоченевшие… застигнутые взрывной волной!.. Мы уже видели в Берлине… в общем, мгновенно превратившиеся в мумии!.. Гранаты при них, за поясами… вероятно, они еще представляют опасность! Если они со взрывателями… ба-бах!.. Гранаты!.. Когда тела рухнут на них! Vorsicht! Внимание!.. Мы отдергиваем руки… на противоположной стороне улицы, у других обгорелых стен, тоже стоят… неподвижные солдаты… уверен, они не успели даже охнуть!.. Захваченные врасплох!.. Ударная волна!.. Забыл сообщить вам об одной подробности, теперь, когда я хорошо все разглядел: они все в камуфляже!.. Застывшие… мы прошли мимо, не приближаясь… но где же вокзал?… Я хотел бы уже добрести до него… и вот мы на месте! Но вокзала-то на том месте не оказалось!.. Он исчез! Минометные залпы!.. Его снесло! Весь вокзал! Не осталось даже руин… только одни платформы… три… четыре… вероятно, это был крупный вокзал… Ганновер-Южный… у наших товарищей вид посвященных, осведомленных о происшедшем… но на этом наш путь не завершается, речь о том, чтобы снова пересечь город, отыскать Ганновер-Северный, на другом конце… А, я забыл вам сказать о главном!.. Тучи народа! Не только на платформах, но и на путях сидят и лежат… переговариваются… я слышу английскую речь… англичане?… Я их вижу… женщины и мужчина, англичане, гражданские лица… что они там делают? Может, парашютисты?… Подойду к ним… нет!.. Это крестьяне… три женщины и мужчина, инвалид… война во все времена беспощадна к калекам, это просто фатально!.. Они идут навстречу английской армии, надеются встретить ее между Ганновером и Бременом… У них был собственный радиоприемник, там, в Брунсвике, у них, как я понимаю, была собственность, большая… большая… они разводили лошадей, скаковых и рабочих… и конечно же, выращивали кормовые и овощи, плюс люцерна, рапс… нацисты позволили им существовать?… Я спрашиваю… совершенно свободно! Они, нацисты, только попросили их открыть курсы английского языка, особенно разговорной речи… у них были очень хорошие ученики, весьма прилежные… инвалид, я вижу, пострадал еще больше, чем сын фон Лейдена [45] … может быть, припоминаете?… Цорнхоф?… Но этот не бредит, он не зол, нет! Вежливый импотент, рассудительный… как же эти женщины его довезли? Из Брунсвика в Ганновер?… «Челночными рейсами»… за две недели… как мы из Ростока… и это длилось почти два года… к примеру, налеты на Гамбург… настал момент сниматься с места… англичанки, из-за своего инвалида, не решались бродить по Ганноверу, по желтым… красным… похожим на раскаленные жаровни улицам… я уже сказал, здесь находились не только англичане, но и множество людей других национальностей, на платформах и рельсах, они хотели через Ганновер пробраться на Север… люди самого разного происхождения… они слышат, как я разговариваю с Лили… старый итальянец… я говорю «старый», поскольку он примерно моего нынешнего возраста… объясняет нам, что его волнует только одно – снова встретить soun p^atroun [46] ! Он возвращается из Италии, куда ездил чтобы повидаться с семьей, обнять своих четверых детей… и опаздывает!.. Восемь дней опоздания!.. Морока на границе… а как же soun p^atroun?… Кирпичный завод в Бранденбурге… его уже нет!.. Сперва он доберется до Гамбурга… а потом снова вернется! Если бы «челночный» рейс! Я не хотел его обескураживать… он работал во Франции, в Тулузе и Нарбонне… и все на кирпичных заводах! Теперь там, в Бранденбурге, все не так… настоящая пытка это ожидание, он опаздывает… но не по своей вине!.. На итальянской границе он предъявил свои документы, они у него в порядке! Штампы, визы, фотографии… так в чем же дело? У него было слишком много документов, вот что! Шарил то в одном кармане, то в другом!.. И еще в сумке!.. Чтобы собрать документы, разложить по порядку, потребовался целый час… война – это когда все время уходит на сбор печатей!
45
Эта история описана в романе Л.-Ф. Селина «Север».
46
Его хозяин (итал.).
Он сделал выразительный жест! Как будто припечатал! Шлеп! Шлеп!.. До бесконечности! А кто же мы?… Откуда прибыли?…
– Снизу карты!.. Издалека, с юга!
И куда мы направляемся?
– На Север, далеко!.. Выше Гамбурга!
– P^atroun?
– Да! Да!.. Конечно!.. У нас тоже там, далеко, оип p^atroun!.. И мы тоже опаздывали… как и он!.. Так это и происходит… он понимает… войной он не интересовался… для него война проходила где-то в другом месте… p^atroun… это да! И опоздание!.. Восемь дней!.. Еще бы не расстроиться! Он ворчит, сокрушается, что они заставили его потерять восемь дней на итальянской границе!.. Ах! Но Лили? Он смотрит на нее… находит, что она плохо выглядит… я тоже замечаю: устала… о, она так бледна! Соглашаюсь… она замерзла… конечно!.. Все эти люди на платформах много возмущаются, но ни один не позаботился развести огонь… впрочем, как раз огня хватает с избытком, в какой-нибудь сотне метров, на всех улицах, я думаю, по всему Ганноверу… пылают кострища в руинах домов… это надо видеть… каждый дом рухнул посредине… а то, что оставалось от четырех стен, охвачено пламенем… желтым… фиолетовым… клубится огненным вихрем… взвивается вверх!.. К облакам!.. Пляшет… исчезает… снова возникает… пылающие души домов… хоровод красок… первые развалины совсем близко… а вдали, где-то далеко… весь город… в красном… голубом… фиолетовом… и повсюду дым… дымовые шлейфы… но кирпичнику ужасно хотелось развести собственный огонь, маленький такой огонек…
– Меня зовут Фелипе…
Больше Фелипе не разговаривает… он ищет сучья деревьев… и находит, тут же на платформе, за нашими спинами… он вытаскивает нож, я понимаю, он не какой-нибудь лежебока, он стругает умело, на глазах вырастает кучка тонких щепочек… вы бы назвали их длинными спичками… действительно, Фелипе очень ловко работает… и что дальше? Лили приходит в голову мысль о чае!.. В ее сумке есть чай в пакетиках… а вода?… Фелипе знает где… в конце платформы… там брезентовые ведра… и три цинковые кружки… теперь у нас есть все необходимое! Все готово для маленького «пикника», туристского привала… действительно, мы так и не останавливались с самого Баден-Бадена, гонимые ударами судьбы… и это еще не конец!.. Но появилась надежда… вот сейчас попьем чайку… скоро закипит вода… мы не можем никого пригласить, едва хватит на нас троих!.. А этот косоглазый! Они считают, что мы ужасные эгоисты… однако я убежден, они не любят чай… Фелипе тоже не любит чай, но принимает участие в чаепитии, чтобы быть с нами… к тому же, это согревает!.. Он говорит нам, что любит… немножко солнца… немножко сыра… и большой ломоть хлеба… белого или черного… нет ни того, ни другого! У него простые вкусы… как у нас… только он предпочитает кофе… не чай… понимаю, я хотел бы доставить ему удовольствие… в Ростоке мы допили последний кофе… и с тех пор больше ни разу! Ах, вот возвращаются наши англичане… женщины и калека, они обошли все платформы в поисках своих соплеменников… безрезультатно!.. Они единственные… как теперь быть? А что думаю я?… Этих женщин заботит одно, как пробраться через Ганновер со своим парализованным!.. Они не в силах его нести, надо бы везти его на чем-то… и еще!.. Это случай вроде того, который мы наблюдали там, в Цорнхофе, с сыном фон Лейдена, безногим калекой… которого буквально вытащили из навозной жижи… Здесь же все было объято пламенем, и вся эта улица, с обеих сторон… вплоть до вокзала Ганновер-Северный… они его приметили на вокзале… с ними случались разные истории, с этими тремя преданными женщинами, но кому жаловаться? И здесь, и в Париже происходили события еще более пикантные, в том числе и в моем собственном жилище, стану ли я жаловаться?… Есть время для всего!.. Пробил час «делай, что хочешь!», вас ласково просят заткнуться… вас убили? Аминь! Вас немного подзабыли?… Какая удача! На колени, извращенцы!.. Околевайте изящно, мерзавцы! И благодарите судьбу!