Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря
Шрифт:
Силы уравнялись.
Как только все когорты вступили в бой, Серторий навел порядок в своем войске и стал постоянно менять тех, кто сражался в первых рядах. Теперь легионеры не бились с противником до полного изнеможения: там, где было жарче всего, на место уставших солдат приходили свежие. Амброны сражались достойно, но беспорядочно и вскоре, сами того не заметив, отступили. Толкая варваров щитами, римляне оттеснили их от реки.
Сотни римских водоносов беспрепятственно наполнили мехи водой, наблюдая за тем, как бой откатывается все дальше.
Серторий двигался рядом с первыми
Амброны начали отступать, у многих были раны, нанесенные мечами легионеров.
Вскоре отступление превратилось в отчаянное бегство.
Настало время принимать решения.
Серторий посмотрел на холм, на сторожевую башню, с которой консул наблюдал за сражением. Не было никаких знаков, говоривших о необходимости возвращаться, к тому же Марий разрешил преследовать врагов до тех пор, пока они не приблизятся к тевтонам.
Затем Серторий посмотрел на долину: амброны врассыпную бежали к своему лагерю.
– За мной! – велел военный трибун.
Кое-кого удивил этот приказ: за долгие месяцы легионеры привыкли защищаться и делали это на славу, они давно не ходили в наступление, не говоря уже о преследовании беспорядочно бегущего врага. И все-таки они жаждали победы. Несколько центурионов оглянулись через плечо, высматривая консула: тот неподвижно стоял на сторожевой башне, у ворот строившегося лагеря. Трубачи – buccinatores – не издавали никаких звуков, приказа отступать не было. Молчание трубачей означало молчание самого консула, а значит, распоряжения трибуна Сертория были совершенно законными.
Римляне бросились в погоню и вскоре ворвались в лагерь амбронов. Варвары даже не попытались вступить в бой и, побросав своих женщин, детей и повозки, принялись отступать. Одни бежали к тевтонскому лагерю, другие – к близлежащему лесу.
Серторий приказал было преследовать тех, кто направился к лесу, но внезапно столкнулся с непредвиденным обстоятельством: амбронские женщины встали на защиту лагеря. Почти безоружные, они брали все, что могло пригодиться, – домашнюю утварь и другие принадлежности, а то и вовсе дрались голыми руками. Рядом с ними сновали дети: одни плакали, другие бросались на римлян, впиваясь зубами им в ноги. Легионеры начали давать отпор, и вскоре женщины и дети были безжалостно убиты в неравном бою. Солдатам пришлось постараться: женщины оказали ожесточенное сопротивление. Однако римляне помнили оскорбления варваров, рассказы о том, как те обесчестят римлянок, взяв город на Тибре. Память об этих насмешках была еще жива, не оставляя места для сострадания, и Серторий был не в силах остановить резню. Он не мог преследовать амбронов, укрывшихся в тевтонском лагере, а погоня в лесу, среди деревьев, казалась опасной затеей.
– Поджигайте повозки! – приказал он.
Через нескольких минут лагерь амбронов был охвачен жарким пламенем, поглощавшим все на своем пути и отрезавшим все пути выхода для отважных женщин, которые сражались до последнего вздоха.
Серторий увидел, как некоторые солдаты тащат уцелевших женщин в низину, с вполне определенными намерениями. Трибун посмотрел в сторону леса: там скрылись варвары, которые должны были их защищать. Дети женщин, пойманных его солдатами, плакали неподалеку. Серторий приблизился.
– Отпустите их, – спокойно произнес он. Точно так же отдавал свои распоряжения консул: не повышая голоса, не повторяя сказанного.
Легионеры, жаждавшие отомстить врагам, которые совсем недавно потешались над ними, не желали расставаться с добычей, но под ледяным взглядом трибуна ослабили хватку. Женщины вырвались из рук похитителей и бросились наутек.
Лагерь пылал.
Все происходило очень быстро.
– Отступаем, – велел Серторий.
И люди подчинились ему.
– Неужели мы не вмешаемся? – спросил один из советников Тевтобода за несколько секунд до того, как римляне подожгли повозки амбронов.
Германский вождь огляделся: его солдаты все еще устанавливали шатры или обедали и не могли вступить в бой. Амброны ввязались в поединок с римлянами, не подготовившись должным образом, и это обернулось бедой. Он мог бы послать все свое войско; римляне либо сразу же отступили бы, либо, напротив, начали бы решающую битву, которую он не собирался давать. Знать наперед он не мог.
– Неужели мы будем спокойно смотреть на это, мой царь? – заговорил другой советник.
Тевтобод наугад отправил амбронов на стычку с римскими водоносами, и вот что из этого вышло. Отныне действовать можно было только наверняка.
– Воины, которые бросили своих женщин и детей, не заслуживают нашей помощи, – ответил германский царь.
Он сделал глоток. Та самая речная вода, из-за которой погибли амброны. Тевтобод выплеснул все, что осталось в чаше, прочистил горло, сплюнул и повернулся к сожженным повозкам, возле которых лежали трупы мужчин, женщин и детей.
Затем бросил взгляд в сторону сторожевой башни, откуда римский консул наблюдал за происходящим. Он не мог ничего различить из-за большого расстояния, но ему показалось, что вражеский полководец пристально смотрит на него.
Задыхающийся Серторий – в окровавленном плаще, с мокрым от пота лбом – поднялся на сторожевую башню.
– Мы подожгли лагерь, – объяснил он, представ перед консулом, – но мне показалось неразумным преследовать воинов, бежавших в лес, как и тех, кто укрылся у тевтонов.
– Ты все сделал правильно, – согласился скупой на слова Марий и вновь повернулся к бесчисленным палаткам, устанавливаемым внизу. Он видел, как германский царь отошел в сторону и встал спиной к пожару, пожиравшему осиротевший лагерь амбронов.
– Надо раздать вино легионерам, участвовавшим в сражении, – предложил один из трибунов.
Серторий молчал, переводя дыхание.
– Лучше всем легионерам, – предложил другой начальник. – Это их подбодрит.
Гай Марий продолжал внимательно следить за перемещениями тевтонского царя. Из уважения к консулу все хранили молчание и терпеливо ждали его ответа.