Рим. Прогулки по Вечному городу
Шрифт:
Мистер Хиллиард заканчивает свой панегирик англичанам такими словами:
Англичане гордятся своей страной, и в этом, разумеется, никто не может упрекнуть их. Они гордятся ее историей, литературой, конституцией, и особенно тем высоким положением, которое она до сих пор занимает, и ее могуществом. Они имеют все права на национальную гордость. Прибыв со своих островов на континент, англичанин еще сильнее гордится величием своей родины. Его страна, где бы он ни был, защищает его незримым щитом. Стоит замаячить хоть какой-нибудь угрозе чему-нибудь английскому — и британский лев, мирно дремлющий на Даунинг-стрит, начинает угрожающе рычать и скалить клыки. Кажется, английский военный корабль стоит в одних сутках пути от любой точки земного шара. Стоит политическим волнениям начаться в любом порту, где есть хоть клочок английского сукна или хоть фунт английского чая, которым могла бы повредить политика, и через сорок восемь часов английский теплоход или фрегат бросит якорь
Я закрыл книгу. Что-то мне трудно стало читать мистера Хиллиарда.
Такими были гордые британцы столетие назад, а их потомкам, выглядывающим из окон автобусов и робко интересующимся, сколько еще осталось от нищенского пособия, выделенного им казной, не грех вздохнуть о величии прежних дней.
Путешествия англичан в Рим прошли несколько интересных фаз, из которых поездка в экипаже — последняя, и, возможно, самая популярная. Кроме религиозного паломничества, которое было одинаково во все времена, на исходе Средних веков англичане стали ездить в Рим и вообще в Италию набираться учености, и если первая волна ученых, корифеи, были коллекционерами книг, то вторая волна, тоже пока из Оксфорда, поехала, чтобы учиться, и вернулась, чтобы учить. Ко времени Генриха VIII в Италии было полно англичан, которые отправились туда, как лукаво пишет Уильям Томас, «якобы учиться», потому что, не совершив путешествия за границу, теперь нельзя было считаться «вполне образованным человеком». Рим также был единственной школой жизни при дворе, куда стекались все. Английские послы держали нечто вроде подготовительной школы для будущих дипломатов, и молодых людей посылали за границу в сопровождении наставника, который, как надеялись, проведет их всеми прямыми и окольными путями.
Когда эти юноши возвращались в свои кирпично-деревянные поместья в Англии, где жизнь шла в том же темпе, что и при Плантагенете, они вызывали там не только естественное недовольство, какое всегда вызывает молодежь у пожилых людей, но еще и патриотическое презрение к иностранным замашкам. А возможно, была еще и некоторая ревность коммерческого свойства со стороны старых чулочников, портных и ткачей, когда они видели вернувшихся путешественников в чулках и одежде, превосходящих качеством отечественный товар. Сам Генрих VIII вынужден был довольствоваться чулками, выкроенными из материи, пока ему не привезли пару хороших итальянских чулок, а Елизавета очень обрадовалась полученным из Италии надушенным перчаткам.
Никто с большим юмором не описал впечатления, производимого на англичанина-домоседа жеманными манерами «вполне образованного человека», чем Габриэл Харви, чья «маленькая обезьянья шляпка» обессмертила головные уборы Эдварда де Вира, графа Оксфордского. Прекрасное описание нахватавшегося заморских впечатлений путешественника принадлежит Томасу Нэшу:
Я знал иных путешественников из числа бездельников (я не имею в виду солдат), кои <…> возвратившись на родину, прятали под широкополой французской шляпой тощую, истасканную физиономию, поднимали на улице вихри пыли, шествуя в длинных серых бумажных плащах, и скверно говорили по-английски. [88]
88
Т. Нэш. «Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона». Перевод Е. Бируковой.
С началом Реформации английские путешественники оставили Рим в покое и переключились на Венецию. В Риме же боялись инквизиции, и еще иезуитов, которые горели желанием вернуть молодых англичан к прежней вере, что было бы небезопасно для тех по возвращении домой. Действительно, был период, когда заграничные паспорта выдавались с условием, что путешественник не будет посещать Рим. Когда Карл I женился на Генриетте-Марии и надеялись на его переход в другую веру, ситуация стала менее напряженной. Но скоро положение опять ухудшилось, и Мильтон, описывая свои путешествия по Италии, говорил, что в Риме верность протестантским принципам требует некоторого мужества.
За короткое время, период правления Карла II, когда вместо Италии фавориткой при английском дворе стала Франция, путешественники успели завезти на родину французские манеры и французские танцы, как несколькими веками раньше завезли черные камзолы и надушенные перчатки. Однако скоро Италия вновь оказалась востребована, и в английский язык прочно вошло выражение «гранд тур». Ричард Ласселс первым употребил его в 1670 году, в предисловии к сборнику советов путешественникам.
Хлынул поток книг и путеводителей, составленных для тех, кто мог себе позволить совершить путешествие на континент. Многие из них — интересной штрих, указывающий на интерес к живописи в XVII веке, — подчеркивают важность занятий живописью, и озабочены упаковкой всего необходимого для этого занятия. Так современный путешественник старательно упаковывает свои фотоаппарат или кинокамеру. В «Путешествиях» Сэндиса есть гравюра, на которой изображен «турист» эпохи короля Якова, добросовестно зарисовывающий озеро Аверн, и его друг, в ботфортах и шпорах, который, положив левую руку на рукоять меча, стоит неподалеку и, указывая на пейзаж, скорее всего, что-то советует «художнику».
Путешественники всегда были любопытны, иначе они никогда и не выехали бы из дома, но сейчас впервые мы встречаемся с путешественником не рассматривающим, а высматривающим, не глядящим, а подглядывающим. Если верить Миссону, чье «Новое путешествие по Италии» вышло в свет в 1695 году, каждому путешественнику надлежит брать с собой «моток шпагата длиной в пятьдесят саженей, и при этом разделенный на отрезки по футу длиной, чтобы измерять высоту зданий». Но это ничто по сравнению с по-немецки строгими наставлениями графа Леопольда Берхтольда, где приезжему, в дополнение к зарисовке пейзажей и костюмов, а также изучению механизмов и инструментов, советуют научиться играть на немецкой флейте, чтобы не поддаться другим искушениям. Берхтольд заготовил ряд глупых вопросов, призванных закрепить знания путешественника о стране, таких, например, как «Какая любимая трава овец данной страны?», «Много ли здесь было случаев, когда бешеные животные кусали людей?» или «Какая пища была признана наиболее здоровой и питательной для поддержания сил матросов потерпевшего крушение судна?». Всем советовали иметь с собой бутылку с уксусом, бутылку лучшего французского бренди, нашатырь от припадков и обмороков и капли Гофмана. По прибытии в гостиницу рекомендовалось продезинфицировать комнату, плеснув уксуса на раскаленный докрасна совок. Перед тем как ложиться спать, следовало заглянуть под кровать, а дверь забаррикадировать мебелью. Рекомендовалось купить карманный дверной засов.
О Берхтольде вряд ли стоило бы и упоминать, если бы его книга не являлась знаком появления нового типа путешественника — нервного и подозрительного субъекта, который отправляется за границу не для того, чтобы узнать что-то новое или послужить родине, как при Тюдорах или Стюартах, но озабоченного исключительно собственной безопасностью и комфортом. Какая пропасть между старыми девами Берхтольда, заглядывающими под свои кровати по ночам, и дорогим нашему сердцу Томом Кориэтом, который был слишком беден, чтобы взять напрокат мула, и потому во времена Якова I путешествовал по Европе на своих двоих, веселый, как жаворонок, а возвратясь домой, вывесил свои башмаки в приходской церкви.
Английский экипаж XIX века — настоящее произведение искусства, где его владелец мог спать и куда помещал весь свой дом. Опыт путешествий по Италии в 1792–1798 годах вдохновил Марианну Старк на написание книги, которая кому-то могла помочь, но многих могла и оттолкнуть, заставив принять решение остаться дома. Старк написала об экспедиции такого масштаба, какого в те времена хватило бы, чтобы покорить Эверест. Идеальный экипаж должен был быть специально оборудован для гористой местности — шестами, железными осями, специальными пружинами и ящиком, полным необходимых запасных частей. Путешественник должен взять с собой складные кровати, кожаные одеяла, ковры, вилки, ложки и ножи, не забыть серебряный заварочный чайник, специи и, если он любит кашу на завтрак, овсяные хлопья. Надо также захватить ящик с аптечкой, обратив особое внимание на терку для ревеня, щипцы для удаления зубов, порошки доктора Джеймса, касторовое масло, опий и лауданум (аспирин XVIII и XIX веков!), лаванду, мяту, базилик и магнезию. Памятуя о холодных мраморных полах, путешественник должен запастись домашними туфлями на двойной подошве. Мисс Старк ничего не упустила, так что ее последователи были готовы практически ко всему.
Теперь «гранд тур» приводил в Рим англичан самого разного типа. Многие ехали туда отдохнуть от серого неба Англии. Но все равно преобладал классический тип исследователя и ученого. Немало было и просто образованных англичан, которые жаждали посетить места, известные им с детства по школьным учебникам. Затем дилетанты, любители живописи и архитектуры, первым среди которых был лорд Берлингтон, собственноручно обмеривший все постройки Андреа Палладио. [89] Под влиянием итальянских небес, пейзажей, звуков эти путешественники, первоначально приехавшие, чтобы просто взглянуть на искусство Возрождения, иногда оказывались так околдованы, что отправлялись учиться живописи, музыке, архитектуре. Смоллетт упоминал одного «юношу семидесяти двух лет… приехавшего в Италию для самосовершенствования», а Питер Бекфорд был знаком с одним старым ирландцем «за восемьдесят», который в 1788 году в Риме заканчивал свое образование.
89
Палладио Андреа (1508–1580), итальянский архитектор. Автор трактатов по архитектуре, оказал огромное влияние на развитие европейского зодчества, вызвав к жизни течение классицизма в XVII–XVIII вв. Едва ли не самым известным его творением является здание театра «Олимпико» в Виченце, ставшее одним из первых театральных помещений нового времени и примечательное тем, что амфитеатр сопоставлен с оптически-иллюзорной сценой пятью улицами, сходящимися в искусственно усиленной перспективе). — Примеч. ред.