Римский орел
Шрифт:
— А в чем дело? — поинтересовался Черепанов.
— Ты обвинен. По закону об оскорблении величества [68] ! Встань и следуй за нами!
За спинами воинов маячил Парсий с похоронным выражением на физиономии.
Геннадий неторопливо поднялся, обулся.
Он размышлял.
Ну да, ничего удивительного: империя и есть империя. На дорогах разбойники, в лесах волки, но политическая полиция как всегда начеку. И высказывания Гонория в адрес августейших особ не остались незамеченными. Черепанов не знал, насколько сурово здесь караются диссиденты и оппозиционеры, но, судя по
68
Закон, согласно которому виновный в оскорблении императора несет суровое наказание, вплоть до конфискации имущества и смертной казни.
Пока Геннадий завязывал шнурки, один из воинов зачем-то пощупал у Черепанова под подбородком.
— Ха! — сказал он с легким пренебрежением, не обнаружив мозоли от ремешка шлема. — А говорили — легионер!
— Разберемся, — буркнул эдил. — Давай, гражданин, пошевеливайся!
Черепанова вывели во двор. У ворот стояла крытая повозка. При ней — еще двое вигилов.
У колодца Геннадий увидел Марцию. Подмигнул. Девушка ахнула. Шагнула навстречу, открыла рот, собираясь что-то сказать, но отец схватил ее за руку и утянул в сторону.
— А ну стоять! — раздался позади знакомый рык.
Геннадий быстро обернулся. Его сопровождающие тоже.
У входа в дом, под портиком, во всей своей жилисто-мускулисто-волосатой красе стоял Гонорий Плавт Аптус. Совершенно голый, зато с золотой цепью на шее и мечом в руке.
— А ну стоять, недоноски! — прорычал кентурион. — Куда вы ведете моего друга, козлиное семя?
Вигилы напряглись: даже голый, Плавт производил грозное впечатление. Эдил тоже забеспокоился, когда разглядел, что именно вычеканено на медали, украшающей волосатую грудь кентуриона. Обеспокоился, но достоинства не потерял.
— Не нарушай закона, доблестный воин, — величаво проговорил он. — Сей гражданин, чье имя Гонорий Плавт, обвиняется в нарушении закона об оскорблении величества. У нас имеются свидетели, что оный Гонорий Плавт…
Черепанов не без удовольствия поглядел на ошарашенного Гонория. Но смущение кентуриона длилось ровно секунду.
— Что?! — взревел он. — Кто, пес твой дедушка, Гонорий Плавт?! — Кентурион побагровел. — Это я, раздери вас всех Орк, Гонорий Плавт!
Акустический удар и содержащаяся в нем информация привели эдила в некоторое замешательство. Но он был тертый калач. И находился на своей территории.
— Это так? — спросил он у Парсия.
Тот кивнул с сокрушенным видом.
Эдил не стал предъявлять претензий к хозяину гостиницы. Он был практичный человек и при исполнении. Вместо этого он повернулся к вигилам и указал на Гонория:
— Арестуйте его!
Однако вигилы, которые без всякого смущения взяли под стражу фальшивого Плавта, в отношении Плавта настоящего проявили куда меньшую прыть. Да и сам Гонорий, похоже, не слишком серьезно отнесся к словам местного «полицмейстера».
— Да ну? — Кентурион скептически поднял бровь. — Арестовать меня? А ты шутник!
— Я —
В конце концов, вигилов было шестеро, а преступник — один.
— А я — первый кентурион первой когорты Первого Фракийского легиона Гонорий Плавт Аптус! — рявкнул друг Черепанова. — И я выполняю личное поручение моего легата. А мой легат, ты, ослиное семя, сам командующий Гай Юлий Вер Максимин! А ты, паршивый эдил паршивого поселка, — как там он называется? — можешь болтать все, что взбредет в твою безмозглую голову! Но если ты еще раз протянешь свои холеные ручонки ко мне, к моему другу или еще к кому-нибудь из тех, кто по-настоящему охраняет честь Августа, я возьму тебя за твое морщинистое гузно и приволоку прямо к моему легату. И паршивым гражданам твоей паршивой деревеньки — как там она называется? — придется выбирать себе нового эдила! Это всех касается, если кто не понял!!! — заревел Плавт, и приставленные к Черепанову вигилы тут же отпрянули от Геннадия, как от прокаженного.
Красный, как помидор, эдил молча повернулся и пошел прочь. Вигилы так же молча последовали за ним. И отбыли.
— Цивильные крысы, — буркнул Плавт. — Скажи, какого хрена ты назвался моим именем, Череп?
— Ну… Я же не знал, что ты настолько грозен, — пробормотал Геннадий. — Я подумал: пока они будут разбираться со мной, ты успеешь исчезнуть.
— Я? Бежать от этих? — Кентурион расхохотался, но тут же посерьезнел, спустился со ступенек и крепко обнял Черепанова.
— Ты — друг, — сказал Гонорий. — Благодарю тебя!
От Плавта исходил запах пота, смешанный с благовониями и неистребимым «ароматом» чеснока.
Кентурион отстранился. И соизволил наконец заметить Парсия.
— Ну! — грозно произнес он. — А ты, воронья пожива, почему молчал?
— Это я ему велел! — быстро, раньше, чем гнев кентуриона успел разгореться, произнес Черепанов и заслужил благодарный взгляд.
— А-а-а… Ну ладно. Пошли внутрь, а то как-то мне прохладно.
— А ты не пробовал что-нибудь надеть? Для согревания? — поинтересовался Геннадий.
— Для согревания? Это верно! — Гонорий оживился. — Эй, Парсий! Горячего вина, живо! За твой счет — ты у меня в долгу!
Глава пятая,
в которой рассказывается о том, как командующий нубийской армией Максимин с помощью серебра «договорился» с местными налоговыми органами
— Я у тебя в долгу, почтенный Геннадий, — произнес Парсий. — Великолепный Плавт так же скор на расправу, как его еще более великолепный повелитель, грозный Максимин.
Вино зажурчало, переливаясь из пузатого кувшина в серебряную чашу на витой длинной ножке. Черное вино. Терпкая кровь черного испанского винограда.
— Ты знаешь Максимина? — спросил Черепанов.
— Здесь, в придунайских провинциях, все знают Максимина. — Хозяин гостиницы присел на край ложа. — Император, да живет он вечно, ставит наместников с одобрения Сената, но их квесторы [69] отправляют в Рим совсем немного денег, потому что большую часть забирает Максимин.
69
Квесторы — гражданские (в данном случае) чиновники, ведающие в том числе и сбором налогов.