Римский орел
Шрифт:
Субпрефект настаивал, что их следует доставить в лагерь, как живые трофеи. И пусть начальство решает, что с ними дальше делать.
У Черепанова было другое мнение. А мнение «начальства», в частности трибуна Гая Петрония Магна, наверняка не совпадет с тем, что задумал подполковник.
Когда же Черепанов ознакомил со своими намерениями субпрефекта, тот не скрыл своего неодобрения.
— Это прямое нарушение эдикта! — заявил он. — Мне говорили, что Максимин способен на такое, но о тебе я был лучшего мнения, Череп! Это жестоко и расточительно. Почему бы нам не продать их куда-нибудь на юг? У меня есть знакомый негоциатор [151] , промышляющий работорговлей. Хочешь…
151
Негоциатор — крупный торговец, специализирующийся
— Не хочу, — отрезал Черепанов. — Я хочу, чтобы все они исчезли. Бесследно.
Наконец до Азиния дошло, что спорить с кентурионом Черепом бесполезно.
— Ты командуешь, кентурион, — заявил он мрачно. — Но мои люди делать этого не будут. Мне это не нравится.
— Думаешь, мне нравится? — буркнул Черепанов. — У тебя есть земли, субпрефект?
Азиний кивнул.
— Двадцать югеров [152] и еще два югера виноградников. И еще производство кирпичное. С него, скажу тебе, моей семьи главный доход и проистекает…
152
Югер — около четверти гектара.
— А тебе понравится, — перебил Черепанов, — когда такие вот громилы сожгут твои виноградники, фабрику кирпичную и вырежут семью?
— Этого не будет, — надменно заявил Азиний. — Моя земля в Италии, к востоку от Капуи. Варвары до нее не доберутся. Никогда.
— Они и до Рима доберутся, если с ними цацкаться! — рявкнул Черепанов. — Ладно, субпрефект. Вели своим людям выкопать наверху ров: сорок шагов в длину, десять — в ширину. Глубиной в пять локтей. Дерн срезать аккуратно. Он потом понадобится. С остальным мы сами справимся. Опцион!
— У меня есть для тебя работа, Гай, — сказал Черепанов старшему Ингенсу. — Грязная работа…
К полудню они закончили. На берегу не осталось ни одного германца. Никого и ничего. Никаких следов. Тысячное войско Федорикса попросту растворилось в воздухе.
В этом и состоял замысел Черепанова, который решил, что бесследное исчезновение такого числа людей произведет на их родичей куда больший эффект, чем просто поражение.
Впрочем, кое-что от войска Федорикса все-таки осталось. Помимо обычных трофеев. Это «кое-что» было сложено в большой мешок, который позднее три дня провисел в коптильне одного колбасника, которому за это заплатили аж двадцать динариев.
Естественно, Черепанов составил доклад по всей форме, велел переписать его начисто и отправить старшему кентуриону Феррату.
Спустя три дня он получил «ответ». В лагерь прибыла неполная турма катафрактариев, коим было приказано «сопроводить кентуриона-гастата Геннадия Черепа» в Рим, куда тому следовало прибыть «не позднее пятого дня Сатурналий» [153] , то есть не позднее двадцать второго декабря. А чтобы кентурион успел за оставшееся время преодолеть почти пять сотен миль, ему и сопровождающим предписывалось воспользоваться сменными лошадьми почтовой службы. То есть гонка предстояла еще та. И что ждало на финише — неизвестно.
153
Сатурналии — праздники, посвященные богу Сатурну.
С другой стороны, катафрактариям предписывалось «сопровождать» Черепанова, а не «доставить». Это слегка обнадеживало. И — Рим! Тот самый Великий Рим. Что таить, Геннадию очень хотелось на него поглядеть.
— Счастливчик! — с завистью сказал своему кентуриону Тевд Трогус. — Ты едешь в Рим!
— Подбери слюни, — ответил ему Черепанов. — Ты поедешь со мной!
— Да? — Декурион аж подпрыгнул от радости. — Виват Сатурналии!
И умчался собираться.
— Volentem fata ducunt, nolentem trahunt [154] , — пробормотал Черепанов.
154
Желающего судьба ведет, не желающего — тащит (лат.).
На следующее утро они выступили.
Мешок из коптильни колбасника они захватили с собой.
Часть четвертая
РИМСКИЙ ОРЕЛ
Sine dolore est vulnus quod ferendum est cum victoria [155]
Глава
Рим
— Ты был прав, — с чувством произнес Черепанов. — Это великий город.
155
Sine dolore est vulnus quod fe rendum est cum victoria (лат.) — У победителей раны не болят.
— О да! — Трогус расплылся в улыбке. — Центр мира!
Они прибыли в Рим через Фламиниевы ворота, а до этого больше двух миль ехали по дороге тысяч надгробий, памятников, монументов, склепов… Во всей империи обочины любой дороги, прилегающей к городу или поселку, служили кладбищем. Нет, не кладбищем — растянувшимся на мили мемориалом многовековой римской славы. Некоторые памятники были восхитительной красоты: башни, колонны, мраморные статуи; иные — попроще: «скромная» стела с барельефом под сенью пары кипарисов; встречались, впрочем, и простые плиты с профилем умершего и лаконичной эпитафией. Все время, пока они ехали по Италийскому полуострову, Черепанова не оставляло ощущение, что он движется по некоему огромному музею. И дело было не в том, что вокруг — третье столетие: к местному колориту он уже привык. Сходное ощущение у него возникало во многих европейских городах, живущих туризмом. Да и не только европейских. В том же Питере — тоже, если, скажем, пройтись от Конюшенной проходными дворами мимо Капеллы к Дворцовой площади. Но здесь это был не отрезок в полкилометра, и даже не исторический центр Праги или Вены. Сотни миль. При том, что все эти великолепные дороги, обрамленные тысячами памятников и статуй, с храмами на холмах и не менее великолепными виллами, — все это было не приманкой для туристов, а утилитарными транспортными артериями для практичных и прагматичных римлян. Что же касается могил, то по их количеству и роскоши надгробий можно было судить о величине и богатстве города еще до того, как впереди покажутся ворота. И хотя большая часть умерших находила успокоение не под щедрым южным солнцем, а в темных колумбариях римских катакомб, любой путник мог за десяток миль до ворот убедиться, что Рим — величайший из городов. А ведь вся эта роскошь придорожного некрополя создавалась, разумеется, вовсе не для того, чтобы поражать воображение варваров.
Только сейчас Черепанов начал по-настоящему понимать, что значит для римских граждан их прошлое. Все эти бесконечные склепы и памятники были символами не смерти, но вечной славы тысячелетнего Города. Нынешние граждане Рима никогда не забывали о выдающихся заслугах предков. И говорили о временах Ромула, как современники Черепанова — о Петре Первом, о временах Юлия Цезаря — словно о временах своих дедов. А войны Траяна, случившиеся более века назад, для Тевда Трогуса, квирита [156] в пятнадцатом поколении, были примерно как война в Афгане — для самого Черепанова. Правда, в отличие от Афгана, те войны не привели к распаду империи, а расширили ее пределы и умножили славу. Уж если даже бесшабашный, не обремененный великими идеями и напрочь лишенный показного патриотизма парень вроде Трогуса ощущал себя в первую очередь гражданином Рима, то пресловутый Pax Romana, Римский Миропорядок, кое-чего стоил. И Черепанову было приятно ощущать себя частью этого Мира. И приятно было ощущать у себя на пальце золотое кольцо кентуриона, которое приравнивало его к сословию всадников, в то время как звание подполковника, да хоть генерала ВВС России, отнюдь не наделяло обладателя этого звания дворянским достоинством.
156
Квирит — римский гражданин. До 212 г. римское гражданство давало тем, кто им обладал, изрядные привилегии, включая освобождение от ряда налогов. В 212 г., незадолго до описываемых событий, император Каракалла с целью пополнить казну уничтожил эти привилегии, предоставив римское гражданство всем жителям империи.
Ну да это все мелочи. Но именно на этих мелочах держится обратная связь между государством и теми, кто ему служит.
Тем не менее Черепанов был далек от идеализации здешнего общества. Ибо граждане его, точно так же, как и современники Черепанова, могли нагадить на мостовую в двадцати шагах от общественного туалета, вход в который стоит медяк.
Справа от дороги катил воды Тибр. Даже в это время года на нем было куда больше судов, чем на Дунае во время навигации. И на дороге было множество людей и повозок. Целая вереница их теснилась у ворот. Товары с возов перегружали на ручные тележки. Как выяснилось, в дневное время движение транспорта по улицам Рима запрещено.