Рискнуть и победить (Солдаты удачи - 5)
Шрифт:
Я промолчал.
* * *
Мы снова въехали в вековую липовую аллею, которыми были обсажены все загородные шоссе.
Машин стало больше. Я пристроился в правом ряду, а сам все посматривал налево. А вот и трейлер - "ситроен" с двадцатиметровым изотермическим кузовом. А вот и гаишник оформляет аварию. А вот и водила с напарником чешут репы, разглядывая лужу тосола, вылившегося из разбитого радиатора "чероки".
Мазур не обратил на это внимания - был слишком погружен в раздумья.
– У вас больное воображение, - сказал наконец он.
– Возможно, - согласился я и кивнул на дырки в триплексе.
– Знаете, что это такое? Это плод моего больного воображения.
Впереди
– У нас есть в запасе немного времени. Вы не могли бы объяснить мне некоторые детали нынешних выборов? Я здесь чужак, мне многое непонятно.
– Вы не производите впечатление человека, которого интересует политика, - заметил Мазур.
За ним прямо хоть записывай. А потом вставляй в интеллигентной компании. "Не производите впечатление человека, которого..." Нужно будет запомнить.
– Верно, - подтвердил я.
– Меня интересует практика. С какой программой шел на выборы "Социально-экологический союз"?
– Обычная программа "зеленых". С местным коэффициентом. На Балтике, как вы знаете, базы военно-морского флота. В том числе и атомных подводных лодок. Хранение отходов, опасность радиоактивного заражения побережья. Вас, мне кажется, не "Социально-экологический союз" интересует, а Комаров. Я не ошибся?
– У них были разные программы?
– Нет. Одинаковые. Но у Комарова была своя идея-фикс. Ее он и хотел озвучить в ходе предвыборной кампании. Для этого, собственно, он и организовал свое выдвижение в кандидаты. Проявив при этом энергию, которой от него никто не ждал. До этого экологи никогда не выступали в качестве самостоятельной силы.
– Какая идея?
Этот простой, как мне казалось, вопрос заставил Мазура надолго задуматься.
– Кто нас преследовал?
– наконец спросил он.
– На джипе и "понтиаке".
– Не знаю, - почти честно ответил я.
– Я по-другому спрошу: спецслужбы?
– Если спецслужбы, то не российские.
– Почему?
– На этот вопрос вы сами ответили.
– То есть?
– Джип "гранд-чероки", даже не очень новый, стоит тысяч тридцать баксов. А спортивный "понтиак" не меньше пятидесяти.
– И что?
– спросил Мазур.
– Игорь Борисович, вы же экономист.
– Вы хотите сказать, что наши спецслужбы находятся на госбюджете и у них нет денег на такие машины? Но мы не знаем, какими бюджетными средствами они располагают. Или вы знаете?
– Большими, - согласился я.
– Точно, конечно, не знаю, но думаю, что большими. Или даже очень большими. Для реализации конкретных программ. Но не для того, чтобы раскатывать на спортивных "понтиаках" и таких джипах.
– Но ведь кто-то раскатывает.
– Раскатывал, - уточнил я.
– Другие продолжают раскатывать. В городе много элитных тачек. Даже слишком много для скромного областного центра.
– Кто вы такой?
Наконец-то он задал этот вопрос. Раньше интеллигентность не позволяла. Или сам пытался понять.
– Начальник охраны Антонюка, - с готовностью объяснил я.
– Показать документы?
– Я и так верю. Но не думаю, что этим исчерпываются ваши функции.
Не, в натуре. Нужно записывать. Все не упомнишь.
– Игорь Борисович, а ведь я задал вам очень простой вопрос. Какая идея-фикс была у Комарова? Всего-то.
– Это вам он кажется простым. Его идея была такого рода, что если бы я не знал Николая Ивановича добрый десяток лет, я решил бы, что у него,
– Он поковырял пальцем пробоину в стекле на пассажирской дверце и повторил: - Да, убедился. Я до сих пор не могу поверить, что моей жизни угрожала опасность. Но ваши действия - сколь бы сомнительными они ни были с правовой точки зрения - вынуждают меня быть с вами откровенным. Он подумал и добавил: - Кем бы вы ни были. В конце концов, я ничего не утверждаю. Это лишь мои предположения. И только.
– Взлетайте, Игорь Борисович, - поторопил я.
– Так вы весь керосин сожжете на старте.
– Вы помните карту северо-запада России?
– В общих чертах.
– Этого хватит. Когда-то Петр Первый прорубил здесь, как мы еще в школе учили, окно в Европу. Сталин довершил его дело, захватив Прибалтику. Сейчас от этого окна у России остались только порт в Санкт-Петербурге и наш. Таллин, Рига, Клайпеда, Лиепая, Вентспилс - все это уже заграница. Причем наш порт на семьсот миль ближе к Западной Европе, чем петербургский. Это больше тысячи километров. Возьмите это себе на заметку. А теперь о Комарове. Он был историком. Не только по образованию и профессии. По складу ума. Специализировался на истории Балтики, Варяжского моря. Он знал, сколько гривен стоил пуд меда на новгородском торжище, и не знал, сколько стоит килограмм меда на нашем рынке. Историю он рассматривал сквозь призму балтийского товарообмена. Кандидатскую защитил по средним векам. В докторской подбирался к нашему времени. Тему, естественно, зарубили. Слишком очевидными выглядели причины добровольного вхождения Прибалтийских республик в состав СССР. Но тему легко зарубить. Мысль остановить трудней. Хотя и можно.
– Если ее вышибить вместе с мозгами, - подсказал я.
– Это я и имел в виду. Так вот. У меня такое ощущение, что все пертурбации с развалом Советского Союза и прочими делами прошли как-то мимо него. Когда же он однажды вынырнул из исторической библиотеки и оглянулся окрест, то увидел то, чего мы не видели. Верней, видели, но не осознавали в исторической перспективе. Наше видение было одномерным. Что он увидел? Противоестественность положения, при котором огромная Россия не имеет границы с индустриальной Европой. Россия заперта. Украиной, Белоруссией, Балтией. Закупорена, как бочка, в которой нарастает огромное внутреннее давление. Нефть, лес, уголь, руда, металл. И чем больше оживает наша промышленность, тем выше это давление. Вы не обратили внимание на шум вокруг идеи союза с Белоруссией?
– Обратил, но не понял.
– Это была одна из попыток правительства раскупорить Россию. Какой, по-вашему, вывод сделал из этого Комаров?
– Какой?
– послушно повторил я, чувствуя, что его лекция уносит меня в выси геополитики, которая в данный момент меня меньше всего интересовала.
– Очевидный. Что так долго продолжаться не может.
– За это не убивают, - попытался я вернуть его на грешную землю.
– Не спешите, молодой человек. Эту очевидность он интерпретировал совершенно неожиданным образом. Чего не смог сделать даже я, экономист. Он, в частности, настоял, чтобы его сын начал скупать акции нашего пароходства. Его только что приватизировали, и порт, по существу, бездействовал. Весь грузопоток шел через Эстонию и Латвию. У сына был небольшой магазин, челночный бизнес. Все продали и вложили деньги в акции. Николай Иванович был настолько убежден в своем прогнозе, что даже взял большой кредит под залог своей половины дома и уникальной библиотеки, которую собирал всю жизнь. Под очень высокие проценты.