Рисунки на обоях
Шрифт:
– Это бывает.
– Может быть, но редко. Я жалел, что ты там появлялся нечасто. Но это было уже потом. Мне открыли новый взгляд на мир. Я попал под влияние одной дико активной личности, преувеличенно экстравагантного стиля поведения. Потом я понял, что личность эта была куда менее уверена в себе, чем я, но тогда Джет стал моим героем. Я испытал потрясающие ощущения, когда однажды он, почти случайно, для показухи, из какой-то бравады, коснулся губами моих губ. Это была невыразимая смесь горечи, греха, полёта и наслаждения.
Рен терпеливо наполнил бокалы в очередной
– Но я быстро привык. О тебе я не смел даже мечтать. Джет смотрел на тебя с уважением, а ты его не замечал. И это приводило меня в восхищение. Рен, а знаешь, Эрволь был у меня первым. Умеренность и осторожность, понимаешь?
– Ещё как. Первым и единственным?
– Да, - теперь Крис пожал плечами.
– И мне хватало.
– Крис, - голос Рена прозвучал умоляюще, - я больше так не могу.
Крис уселся у его ног и взглянул на Рена снизу вверх, жалобно хлопая ресничками. Рен сполз с видимым усилием с кресла, обнял его за плечи. Крис тепло прижался к нему. У него были очень мягкие губы, у Рена кружилась голова от едва ощутимых поцелуев. Кристиан улыбался. Его улыбка была пьяной и коварной. Рен впился в его губы с неожиданной яростью, закрыл глаза, скользнул руками по его упругому телу. Он открыл глаза на ковре, прошептал смутное "Я люблю тебя". Крис взглянул удивлённо, но это было совершенно неважно. Рен встал с пола, побрёл в свою комнату и захлопнул дверь.
Письмо десятое "Но боль, которая в груди, старей любви"
Во сне Рена преследовали звуки музыки. Проснувшись, он сел за пианино и долго пробовал лёгкими касаниями воскресить ускользавшую мелодию. Высокие ноты звучали одиноко.
– Тебе нравится?
– спросил он Леру, застывшую на пороге гостиной.
– Да, - ответила она тихо.
– Мне не нравится, что она проникнута Крисом.
– Я не заметил.
– Мне кажется, ты влюблён.
– Сожалеешь?
– Пожалуй.
Она пожала плечами, улыбнулась, ушла. Рен решил, что сходит с ума. Он испугался ощущения полёта, нерождённого, неуверенного, будоражащего, поднимавшегося изнутри, когда Крис нашёл его губы.
Нужно было вырваться из клетки, броситься в объятия пронизывающего до костей ледяного ветра, чтоб привести мысли в порядок. Он бродил по скверу, забывая, отдавая ветру нежную мелодию с привкусом очарования и одержимости. Он думал, что забывает Криса, но упорно шёл круг за кругом к дому, где жил рыжий.
Звонок разрезал тишину всего на несколько мгновений.
– Я ждал тебя.
– Я пришёл.
Крис улыбался довольно, лукаво и нежно. Рен, весь пропитанный февральским морозом и унизанный сигаретным дымом, шагнул ему навстречу, глаза в глаза, дыханье к дыханию. Крис смотрел выжидательно, с вызовом, подался вперёд, когда Рен обнял его и прижал к себе, ответил на поцелуй увлечённо, когда тот прильнул губами к его губам. Сквозь пьянящее ощущение страсти, сквозь головокружительные запахи, касания, ощущение кожи под пальцами, он почти не ощущал колющей тоски, почти не видел образов, которыми была полна квартира.
Крис поморщился, когда он закурил прямо в постели, широко открыл глаза, когда Рен слишком легко и привычно нащупал пепельницу в ящике тумбочки.
– Хочешь переехать ко мне?
– Может быть позже. Мне лень перетаскивать вещи. Хочешь следить за мной?
– Хочу иметь под рукой немного вдохновения.
Крис попытался было прочитать что-то в снова отсутствующем взгляде Рена, но быстро бросил эту затею.
Эту зиму Рен чувствовал особенной. Она выпала из времени, выпала из состояния ожиданий и надежд. Он стал замечать, как проходит время, а проходило оно изматывающе, до изнеможения быстро. С детской непосредственностью он изрисовывал своими автографами в разных ипостасях клеёнку, зачем-то повешенную на стул. Лера недавно сказала, что они совсем как супруги. Она не мешала, и Рен был бы не против, если бы она осталась даже навсегда.
– Хочешь расписаться?
– спросил он.
– Или переспать?
Лера испуганно заморгала, она не ожидала такой мрачной и жёсткой серьёзности в ответ на свою шутку. Впрочем, за те месяцы, что она провела с ним, у неё было достаточно времени, чтобы привыкнуть к неадекватности Рена. А она не привыкала, оставалась каждый раз удивлённой, никогда не сердилась. Даже невольной боли.
– Нет, что ты. Не надо так грубо.
– Но я действительно хотел бы...
Лера не дослушала, вышла из комнаты. Рен отключился от воспоминаний этого эпизода и усмехнулся шутке погашенного экрана телевизора. Он по-прежнему не знал ответа. Не знал, что загадали ему рисунки на обоях. Он ненавидел вспоминать то, что было, потому что вполне могло оказаться, что ничего этого не было, и это после всех мучительных усилий.
"Я ворвался в чужое пространство. Нарушил твои закономерности. Испуганно отказался от тебя из-за твоего молчания. Мне следовало бы признать, что мне всё известно по умолчанию, без напряжения". Грифель у ручки был покорёженный, но это его мало волновало. Он продолжал оставлять на клеёнке автографы. Почти с ненавистью смотрел на капельку чернил или крови на пальце. Она была безупречно красной, но это видел только он.
– Мне понравилось, как ты испуганно смотришь мне вслед. Мне понравились твои робкие движенья.
– Но я к этому не стремилась. Или это ты не обо мне?
Он не заметил, как Лера появилась в комнате.
– Не о тебе. Извини, что слишком часто забываюсь.
Как-то раз он пришёл домой и застал Леру плачущей на кухне.
– Что случилось?
– Устала жутко, наверное, нервный срыв.
Он кивнул и пошёл к себе. Его комната явно выглядела иначе.
– Я скучал, - сказал Крис.
– Я рад, что ты здесь, - впервые за долгое время Рен беззаботно улыбнулся.
– Это надолго?