Рисунок шрамами

Шолох Юлия

– В чём? – отрывисто, зло.

Судя по звукам, он одевается и идёт следом, догоняет уже в комнате и хватает за руку, потеряв терпение.

Как же так, папа? Я замужем за другим, скоро мы умрём.

Что ты просмотрел?!

– Посмотри на меня! – рычит Янис. – Я с детства такой, это последствия превращения в некроманта. С детства я сталкиваюсь с такой реакцией! Но ты! Зачем ты… так?

– Иди сюда.

Янис почти сопротивляется, когда я усаживаю его на край кровати и забираюсь к нему на колени – лицом к лицу. Но я должна видеть его глаза.

Чтобы сказать правду.

– Знаешь, какие страхи меня преследовали, стоило только повзрослеть? Ребенком я росла в шепоте взрослых, в гуле их дрожащих, возмущённых

голосов. Слушай - моя мать всегда была шлюхой, она словно не могла удержаться, меняла партнеров так часто, что даже не считала нужным запоминать их имена. Я всегда знала, что такая же, как мать. Я много раз повторяла перед подругами, что сама верность, ни тени мамы… и позаботилась, чтобы слухи донесли отцу и брату, что я собираюсь выйти замуж девственницей, потому что таковы мои установки. Но правда в другом. Я всегда боялась, всегда знала, что в душе такая же, как она, женщина, которая меня родила, женщина, которую я обожала несмотря ни на что и по которой до сих пор скучаю… ужасно скучаю. Ты думаешь, меня сейчас заботит, что с твоей спиной? Ничего подобного! Нет, я думаю только, как сильно ты можешь меня обнять, какое наслаждение – биться в твоих руках, задыхаясь и рождаясь вновь. Твой вид меня не отталкивает, но… я сама себе противна, понимаешь? Столько времени убегать от неизбежного. Но она… она меня догнала, повела по своим стопам. Я смотрела на твою спину и хотела тебя только сильнее… Вот что я есть.

Слова извращённой, неправильной исповеди просачивались вопреки моему желанию, лились на него, на запрокинутое ко мне лицо и голую грудь, как внезапный дождь. Сказать такое… всю правду – и кому?
– мужчине, который во мне всё это вызвал, равносильно выходу на центральную площадь города и заявлению, что я падшая женщина. Разве о таком говорят вслух?

Но и умолчать невозможно.

– Я шлюха, понимаешь? – горько прибавила я, делая этим словом больно себе ещё раз. Так оно и есть. Я знала, что так будет, как только увидела его… некроманта. Знала, что всё равно не удержусь от соблазна. Самого большого соблазна, который накрыл, как ураган, вертел и дёргал, как хотел, пока не поставил перед фактом – оно, искушение, сильней. – Может и хорошо, что я останусь здесь – тогда никто не узнает.

Янис вдохнул глубже прежнего, не разжимая рук за моей спиной. Это главное – чтобы он меня сейчас не отпустил, не оттолкнул.

Серые глаза безмятежны, как будто он слушал шёпот волн… или стрекот сверчка, в общем, нечто прекрасное, вечное.

– Мне было двенадцать, когда произошел несчастный случай, из-за которого всё покатилось под откос. В тот день… тоже напали сао, потому что эта вражда длится уже не помню, сколько лет… мы были во дворе, и взорвался склад, возле которого мы играли… я спас брата, спас Рондо, прикрыл собой, потому что он маленький и слабый, а сам обгорел до костей. Меня вернул из темноты некромант. Я до сих пор помню каждую секунду, помню эту сводящую с ума боль и его слова, встретившие после беспамятства. Он сказал: «Приветствую тебя, брат по несчастью. И прости меня, малец, за сломанную жизнь. За то, что теперь ты будешь жить без любви». И я стал избранным, замок встречал меня овациями, склонёнными головами и коленопреклоненными позами. Встречал героя. Да… только на словах. С тех пор всё одинаково - на деле меня боятся и держатся подальше. Родители отдалились, наследным принцем стал Рондо, потому что некромант не может наследовать титулы. Мальчишки, с которыми я дружил, стали обходить меня стороной – потому что я видел смерть и теперь даже не знал, о чём с ними говорить. И женщины... Конечно, мне часто их покупали, и отец, и братец не забывал, радовал. Многие из них были шлюхами. Большая часть – профессионалками, такими, что закрываешь глаза и забываешь, что на самом деле это просто притворство. Ни одна из них на самом деле меня не хотела. Поэтому знаешь, что? Мне неважно, кто ты. Мне плевать.

Думаешь, меня волнует, кем была твоя мать? Нет. Только одно имеет значение – то, что ты испытываешь ко мне. То, что ты прижимаешься ко мне и делаешь это потому, что хочешь меня ещё. То, что ты ерзаешь и извиваешься от нетерпения, думая не о моих недостатках, а что я тебя сейчас ещё раз возьму. Тут, посреди старых развалин – и тебя не волнует больше ровным счётом ничего. Только это имеет значение. Я… объяснил?

Я усмехнулась. Чего еще ожидать от некроманта? Может, потому мы и притянулись? Такая схожесть – волноваться о вещах, которые никому другому не интересны. И это благо.

Его глаза такие многословные. Я знаю, что сейчас он возьмет меня снова, его руки зафиксируют мои бедра так, чтобы я не мешала, а потом он уверенно войдет в меня и начнёт двигаться, не отрывая мерцающих глаз от моего лица, и я стану извиваться и хныкать, я стану закрывать глаза, погружаясь в блаженство, избегая и одновременно болезненно наслаждаясь этим пристальным изучающим взглядом. А потом – перестану сдерживаться, потому что это больше невозможно и стану кричать - так, словно умру, если он меня бросит.

И что он никогда не бросит меня на грани.

И что горло будет першить, а губы пересохнут, а мелкую дрожь, остатки наслаждения я передам его тяжелому телу, прижимающемуся к моему. И долго еще буду сжимать его ногами и руками, не желая разрывать объятья.

Вот как это будет.

Вот как это было…

И всё равно почти сразу же он ушел. Живот уже не просто кричал, он начал скукоживаться, сжиматься в нечто крошечное, прилипая к позвоночнику.

Смерть от голода одна из самых страшных смертей.

Ещё страшнее оттого, что она приходит медленно.

Я честно старалась ждать, не лезть под руку, не мешать, но время текло так медленно… скользило между пальцами, просачивалось и растворялось в темноте подземелья. И его не остановить. Сон сменялся бодрствованием, и практически всё время я просто лежала на месте, бессмысленно разглядывая стену.

В очередной раз Янис вернулся, когда мне уже казалось, что в животе образовалась дыра, которая то и дело расширяется, и туда ухает часть плоти – раз! – и меня стало меньше, - два! – ещё меньше. Но даже теперь он вызывал у меня желание.

Янис сел рядом и молча обнял меня – огонёк осветил хмурый лоб, сурово сжатые губы и ту же пустоту в глазах, которая, как занавесь, скрывает растерянность и страх.

– Я тебе мешаю? – прошептала я. Отпустить его сил не было, слишком он теплый, живой, настоящий… Он дышит, его сердце бьётся для меня, гонит кровь и... он мой. – Не даю работать?

– Нет, не мешаешь.

– Если бы не я, если бы я тебя всё время не ждала… не звала, ты бы давно сосредоточился на проблеме и нашёл выход отсюда.

– Если бы не ты, я давно бросил бы надежду и сдался. Лёг бы тут, у стены и закрыл глаза. Стал бы просто ждать неизбежного. Ты мне не позволяешь.

И в горле ком, который пришлось сглатывать. Какое страшное признание!

– Прости, Янис, но я не могу больше тут ждать, сидеть одной и думать, как… как всё закончится. И когда. В следующий раз я пойду с тобой, даже если ничем не смогу помочь.

Он молчит, но к счастью, не отказывается.

– Да, я думаю, так будет лучше. Здесь, конечно, теплее, но слишком много времени уходит на дорогу. И сил. Послушай… я сделал големов.

Почувствовав прилив неожиданной надежды, я подскочила, обхватывая его голову ладонями.

– И что? Они прочистят путь? Мы выберемся, да? Выйдем наружу?!

– Лили… - он опускает глаза и не договаривает.

Конечно, будь у нас реальные шансы, он бы не стал делать поспешных выводов, не стал бы пугать с самого начала, если бы дела обстояли так просто.

– Они будут работать долго, так долго, пока я жив. Но я не знаю, сколько протяну. Если повезёт, големы продержатся даже немного дольше.